Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки. Ольга Иконникова
и вправду была занята важными делами (к сожалению, я об управлении поместьем решительно ничего не знаю), то ли просто решила, что лишний час сидения взаперти пойдет мне на пользу.
Дверь отворяется, и Татьяна Андреевна одаривает меня суровым взглядом.
– Меланья сказала, ты поговорить со мною хочешь? Ну, что же, я слушаю!
Она проходит в комнату и опускается на единственный стул, вынуждая меня стоять перед собой как провинившуюся школьницу. Но я после секундного раздумья сажусь на кровать. Может быть, так не полагается, но я в здешних этикетах разбираюсь плохо.
Взгляд тетушки становится еще строже.
– Ты сильно переменилась, Наташенька. Доктор говорит, это могут быть последствия болезни. Я готова проявлять снисхождение, но до разумных пределов. Я – твоя опекунша и имею право поступать так, как считаю нужным. И когда я пыталась оградить тебя от всяких модных веяний, я действовала исключительно в твоих интересах. Мне казалось, мы с тобой понимаем друг друга. Учитель-француз, что приходит к Бельским, вольнодумец, каких поискать. К тому же, он молод и не женат. А ты – девица красивая, еще разговоры какие пойдут. Зачем нам это надобно?
Я пытаюсь вставить хоть слово:
– Но он же учит Веру!
Тетушка закатывает глаза.
– Младшая Бельская – не от мира сего. Недавно заявила, что замуж вовсе не пойдет. Чего с нее взять? Да и зачем тебе всякие премудрости? Молодой барышне науки ни к чему – это удел мужчин. А тебе нарядами интересоваться нужно, рукодельем всяким.
Разговор сам поворачивает в нужную сторону.
– Да как же я могу нарядами интересоваться, когда у меня ни одного приличного платья нет? – вопрошаю я. – Неловко даже в люди выйти.
Тетушкины губы вытягиваются в струнку.
– Да перед кем тут красоваться, Наташенька? А и взять хоть ту же Бельскую – ее хоть во что наряди, всё равно лучше не станет.
Говорить про Веру в таком уничижительном тоне мне не хочется, и я возвращаюсь к нарядам.
– Не скажите, тетушка! Думаю, папеньке сильно бы не понравилось, если бы он узнал, что его дочь в штопаных платьях на званых ужинах бывает. И позвольте полюбопытствовать, а не положены ли мне какие деньги на карманные расходы? На всякие там шляпки да украшения. Ни за что не поверю, что папенька об этом не подумал.
Я говорю наугад, но, похоже, попадаю в цель. Тетушкины плечи опускаются, и вся она словно скукоживается и уже не выглядит так величаво, как полчаса назад.
– И охота тебе, Наташенька, денежными вопросами голову забивать? Опекун для того и есть, чтобы тебе, голубушка, ни о чем беспокоиться не нужно было. А коли шляпку какую хочешь или сережки, так скажи – я куплю.
– Премного благодарна за заботу, тетушка, – сладко улыбаюсь я, – только мне всё равно хозяйственным делам обучаться нужно. Вот исполнится мне двадцать один год, опекунство ваше окончится, уедете вы к себе в деревню, а мне тут как-то управляться надо будет.
Лицо Татьяны Андреевны становится совсем серым. Похоже, перспектива возврата в свою деревню ее не радует. Зато в ней сразу