Все грани осени. Сергей Гурджиянц
Осень широкими красными и желтыми мазками разукрасила бульвары, ржаво-красной листвой устлала аллеи, влила сочной зелени в темную воду тихой Влтавы, щедро плеснула лазурь и золото в небо, прошлась мягкой оранжевой краской по одинаковым черепичным крышам домов, подрумянила причудливые пухлые облачка. Бронза домов, решеток, статуй, каменных мостов стала оправой всему этому природному великолепию. Настя ахала, Костик ловил бесплатный вай-фай, Матвей Шумякин угрюмо сосал барбариску. Поезд бесшумно погасил ход, и пассажиры потянулись к выходу, на покрытый аккуратной брусчаткой широкий перрон. Ждали Млинскую, пересчитывали кофры и коробки. Пассажиры, проходя мимо, оглядывались на их солидную поклажу, сложенную в египетскую пирамиду, на Настю Данилову, которая хоть и сменила короткий домашний балахон на синие обтягивающие джинсы, шерстяную сиреневую кофточку с высоким горлом и стильную кожаную куртку, лишь подчеркнула этим достоинства своей фигуры.
– Вон она!
Они увидели, как впереди колышется и раздается в стороны толпа с чемоданами, словно что-то необыкновенное движется ей навстречу, неторопливо раздвигая плечами человеческие волны, вышагивает свободной широкой походкой от бедра, плавно поднимая руку к черным очкам, скрывающим пол-лица, чтобы откинуть упавшую на них платиновую челку.
– Яна Львовна! – завопили они.
Она плыла белым лебедем среди неуклюжих неряшливых пингвинов, сопровождаемая элегантным носильщиком с тележкой. Высокая, эффектная, выше всех в своих цокающих туфлях на «шпильках», длинноногая и гибкая. Иллюстрируя собой местный анекдот: «Шли по улице чешка и русская. Оглядели друг друга оценивающе. Шлюха, подумала чешка. Деревенская, решила русская».
Она подплыла и, раскинув в стороны длинные руки, сгребла всех в объятия, символически обняла их.
– Ну-ка живенько вещи в тележку и за мной шагом марш! Машина подана, – сказала она и первой схватила какую-то коробку. У главного входа вокзала был припаркован просторный синий минивэн Мерседес, арендованный вместе с водителем круглосуточно на все время съемок. Они погрузились и отъехали. Не было времени даже кинуть взгляд на архитектуру и внутреннее убранство Главного железнодорожного вокзала Чехии имени Вудро Вильсона, американского президента.
– Куда теперь? В Шеберов? – почти чисто по-русски спросил чех-водитель с большим животом и подвижным длинным носом как у старого толстого ежа. Его звали Ян. Друзья называли его Гонзой, а Настя с первого взгляда прозвала «Йожиком».
– В Шеберов. Как доехали, Настя? Андрей Юрьич, как настроение? Сердечко не шалит?
– Нет.
– Мотя?
– Что Мотя?
– Работать сможешь?
– Не неси чепухи. Нашла слабое звено!
Она усмехнулась, глядя на опухшее Мотино лицо.
– Точно?
Мотя оскорбленно отвернулся.
– Да все о’кей, Яна Львовна. Рады вас видеть, – скромно сказал Костик, сияя.
– Я тоже рада, – сказала она. – Заждалась вас.
И