О стыде. Умереть, но не сказать. Борис Цирюльник
чувствует себя в опасности, также как бьющая через край мифомания становится красивой одеждой, которую стыдящийся натягивает поверх собственных лохмотьев, рассматривая ее, как защитную оболочку.
Когда реальность безумна, безумное сновидение приносит нам мгновение счастья, а когда связь с другим начинает отравлять стыдящемуся жизнь, он предпринимает бегство в вымышленную историю, повествующую о гордости, – и это позволяет ему в течение краткого мига пережить состояние эйфории. Основа этого сценария – сон о самом себе – таком, какого нам бы хотелось любить в реальности[42]; внутреннее бегство в достойное уважения воображаемое – именно в то время, когда мы погрязли в повседневности и рутине[43]. Хозяева своих сновидений рассказывают «прекрасные истории, заставляющие забыть скучную реальность и внушают нам смелость трудиться над ее преображением»[44].
Немечтатели, погрязшие в реальности, пленники сиюминутного не способны предвидеть, какой будет их дальнейшая жизнь. И наоборот, те, кто занят только одним делом – погружением в сновидения, бегут от реальности. Они предпочитают сказки и готовы расплачиваться словами, лишь бы не противостоять бескрайнему отчаянию. Те, кто грезит, стараясь обрести свою частичку счастья, обнаруживают, что им остается сделать, чтобы изменить реальность и воплотить желаемое. Это путь избавления от нищеты или физического несовершенства.
Всякая форма «травматизма способствует интерпретации мифа в целях самозащиты»[45]. Ложь защищает от внешней опасности – поэтому люди лгут, чтобы успокоить агрессора. Мифомания защищает человека от опасности стать презираемым – он видит это презрение в зеркале, которым являются для него другие. Миф защищает также и коллектив – от опасности рассеивания.
Мифомания как приманка приписывает сознанию других некое подобие обожания, и потому его защитный эффект вызывает разочарование. Паскаль любил рассказывать школьным товарищам о том, как его мать каждое утро причесывается, отказываясь выходить к завтраку ненакрашенной. Товарищи слушали его рассказы невнимательно и без интереса. Но благодаря собственной фантазии Паскаль мгновенно представлял далекий от реальности образ милой мамочки, нисколько не похожий на тот, который он наблюдал каждое утро, когда его мать, налегавшая на алкоголь и табак, входила в кухню, держа – всегда в одной и той же руке – стакан с выпивкой и сигарету. «Мой папа организует все деревенские праздники», – рассказывал другой мальчик, чей отец, лежа перед телевизором, постоянно молчал. «Моя невеста – нежная и очень веселая блондинка. Мы совершаем прогулки по горам, и каждый вечер ходим в театр», – беспрестанно рассказывал он, став подростком, которого терроризировали женщины. Все эти дети пытаются компенсировать свое травмированное нарциссическое самолюбие, надевая чудесную маску, которая манит их чем-то желанным, позволяет преодолеть презрение и добиться от других обожания.
Больше
Амьель-Лебигр Ф., Гоньалон-Николе М. Между здоровьем и болезнью. Париж: PUF, 1993.
Лагаш Д. Сублимация и ценности. В кн.: От фантазии к сублимации. Собр. соч. Париж: PUF, 1962–1984, т. 5, с. 1–72.
Жане П. Неврозы и навязчивые идеи; т. 1–2. Париж: Société Pierre Janet, 1990.
Дюран Г., предисл. П. Аше. Незаменимая ложь. Париж: Armand Colin, 1999, с. 10.