Резюме сортировщика песчинок. Любовь Александровна Афоничева
к ним повнимательнее и проследить за сюжетом, можно понять, что это довольно суровое, но красивое моралите, где Щедрость борется со Скупостью и в конце концов побеждает. Довершает картину многолапая кулинарная мехимера киноварно-красного цвета.
Может, не вполне идеально, но придираться я не настроен. Наугад выбираю из меню нечто с овощами и витиеватым названием: «То, что осень вплетает в волосы ветра». Не слишком дорогое. Респы, которыми снабжают меня родители, уходят быстро, а свои у меня вряд ли заведутся, пока я не стану действующим мехимерником.
Людей для утреннего времени многовато. Неужели Мантикорьевск накрыла очередная волна ня-любви? Или у лаконичных интерьеров больше поклонников, чем я предполагал?
И только когда панели на одной из стен с легким треском раскрываются стилизованным цветком и превращаются в сцену, я понимаю, что ожидается представление. В орфейнях это обычное дело – но, как правило, вечерами. Очевидно, «Роса. И_рис» решила прогнуться в поклоне перед любителями завтракать красиво. Может, я к таковым и не отношусь, но небольшое развлечение в качестве добавки к пресноватому, надо сказать, кушанью меня вполне устраивает.
Ровно до того момента, когда на сцену выходит Слава Па.
Вот и все, хрупкой почти-идеальности этого утра настал каюк.
Мне даже просто знакомые лица видеть не очень хотелось. А это – не просто знакомое лицо. Это жалкое лицо слизняка, который обязательно вздрогнет и спрячет ладони в рукава, если меня заметит.
Пока, правда, не замечает. Слишком занят настройкой чего-то архаичного, но явно предназначенного для извлечения звуков. А потом – игрой на этом инструменте. И пением.
Как ни странно, больше в орфейне ничего не происходит. Ни тебе тщательно выстроенной цепочки сменяющих друг друга запахов, ни блуждающих по стенам многозначительных бликов и мерцаний. Ни даже танцующих на стойке фантомных журавликов. Просто тощее существо и доска с натянутыми на нее струнами, из которых оно старательно выщипывает, выглаживает и выстукивает музыку.
Но вот голос… Наверное, все дело в его голосе.
На меня почти сразу накатывает ощущение, что в нем звучит равнина, покрытая жесткой бурой травой. И стремительно текущие над этой равниной облака. И поджарая улыбчивая тень, которая неспешно приближается от горизонта.
Меня передергивает.
Я пытаюсь вслушаться в слова – но они оказываются совсем не о том. Какой-то огонь, какой-то пепел, какой-то учитель. И слезы, кто бы сомневался. Ничего общего со сдвоенным блеском улыбки и маленького острого ножика.
И все же ледяные муравьи ползут по моему загривку. А значит, что-то общее есть.
Кто сказал, что неизбежность всегда подходит тяжелым каменным шагом? Вот же, у нее упругая шелестящая походка. И светлый рептильный взгляд. А вот падают капли-минуты. Прямо по лбу. И в каждой заключено то, что невозможно вытерпеть. Только, оказывается – возможно…
Но как Па может об этом петь, если с ним ничего подобного