Самое лёгкое время. Галина Мамыко
как все: не мусорить. А они повадились. Подъезжают на машинах то один, то другой, выходят с набитыми мусором пакетами, и тащат сюда, ко мне, в урны! Из дома-то, видно, неохота идти до местного мусорного бака, им проще нырнуть в машину и – сюда, в центр, на свою высокопоставленную работу, а по пути и мусор в каком-нибудь парке закинуть в урну. Представь. Пришлось охоту объявить. Не так давно – тормозит машина, выходит один такой, открывает багажник. Я наблюдаю. Ага, пакет, значит, с мусором. Идёт прямиком к урнам, вон, возле каждой скамейки. На меня и не взглянул. Уверенно, будто бюллетеней мешок в урну для голосования несёт. Э, гражданин, притормози. Я ему мозги и вправил. Я ведь тридцать лет торговал запчастями, умею разъяснительные разговоры проводить. Объяснил культурно, что так делать нельзя, и пусть обратно уносит свои картофельные очистки. А если увижу ещё раз с его торбой, то на смартфон занесу, а фотографии мне ребята помогут (есть такие) переправить на самый верх, туда, главе Республики. Припугнул, словом. Надо отдать должное – он понял с первого раза. Извинился и двести рублей мне выдал. Я ему на это сказал: на эти двести рублей – и бутылку водки не купишь. Он просит: только не надо жаловаться никуда. Я, говорит, пост занимаю в городском Совете, мне неприятности не нужны. Я ему напоследок сказал: передай всем вашим, чтобы впредь никто не вздумал ездить сюда с мусорными мешками. Скажи: дворник крутой.
– И что, больше он не появлялся? – поинтересовалась Клава.
– Приезжал один раз. Но уже без мусора. «Я на работе рассказал про крутого дворника. Ребята решили: ты мало ему предложил». Улыбается. И сто рублей вынимает. Добавил, значит.
– Да, бывает… – сказала Клава.
– А ты, Клава, походи, позаглядывай в парки, где-то и найдётся работа.
– Надо попробовать. Ну, счастливо, дядь Петь, пойду дальше.
Клава улыбнулась.
Я тоже улыбнулась. И мне пора идти дальше. Сегодня у меня не получилось почитать свою книжку, да, бывает…
Хрупкая дружба
Я услышала хлопанье крыльев близко над головой, и через секунду на перилах моего балкона сидел голубь. Он смотрел, склонив голову, мне в глаза. Я замерла с мокрой простынёй в руках, боясь спугнуть птицу. Не хотелось, чтобы голубь улетел от меня без угощения.
– Подожди, не улетай, сейчас я тебе хлеба принесу, – сказала я вежливым голосом.
Процесс развешивания белья пришлось отложить.
Видно, приветливая интонация помогла, и голубь дождался моего возвращения. Он внимательно наблюдал, как я крошу хлеб, но близко не подходил.
Хлеба он наелся, лишь когда я оставила его одного и ушла.
С этого дня началась наша дружба. Вместе со Смельчаком, такое имя я ему придумала, прилетала его подружка. Её я назвала Малышкой. В отличие от своего крупного, солидного кавалера Малышка была стройной, изящной барышней. Красотой оба не блистали, рядовые, сизые, но зато у Малышки спинка помимо обычной голубиной окраски высвечивала белыми вкраплениями.
Мы договорились с ними, что обедать они станут не на перилах