Свинцовая строчка. Олег Рябов
не перекрестится».
У нас ведь и шинелей нет – здесь стоит ужасная жара. Но самое противное – это пыль и то, что травы нет – вся выгорела. Утром у вас сейчас туман, и здесь такая же картина, но только от пыли, которая поднимается ночными ветрами. А спим как? Кроме пальтишка из дома у меня ничего нет; оно подо мной, а под головой сумка с инструментом и пилотка. Хорошо, что жарко – покрываться не надо; на нарах окурки, бумажки и все та же пыль, но меня это особенно не тяготит.
Да, Таська, я не писал о здешних яблоках, ведь мы выросли среди яблоневых садов, ели, кажется, всякие, но, поверь, здешние яблоки ни с чем не сравнимы. На базаре продают и виноград, и груши настоящие, дюшес, но их я покупал только так, для разнообразия, ибо яблоки много лучше. Представь себе огромный базар и – в основном яблоки; они все или красные, или белые и огромной величины (обычно 200–300 граммов). Если будет возможность, то приедем сюда специально есть яблоки.
И еще о питании: сначала кормили из общего котла, сколько хочешь, как в хорошем санатории (солдатам это не полагается), а теперь с котла сняли и предложили питаться самим. Приходится ходить по ресторанам.
Здесь только в середине октября стали пропадать продукты, ибо карточек до 15 октября не было. Я приехал из Горького сюда, как в другую страну: карточек нет, и продукты, какие хочешь и сколько хочешь. В ресторанах кормят прекрасно, только с деньгами, вероятно, будут нелады, ибо в городе полно пива (при такой жаре!), да и на душе стало тоскливо.
Вечерами почти все ребятишки молоденькие уходят в парк, где полно женщин легкого поведения. А я ухожу в ресторан и пью пиво, но что-то от него не хмелею, а водку пить одному как-то неудобно, возможно, не привык. Лели, жалко, нет, передайте ему – вот где бы я его угостил, а каких здесь вин только нет! Письма пишу не по событиям, даже неловко писать-то. Ну ладно, пишу для себя и для тебя, кому не нравится – не показывай. Может, доведется прочесть самому.
С Горьким все связи лопнули, последняя весточка от 6 октября. Расстояние, правда, большое, но и срок – месяц. Скоро два месяца, как я расстался с заводом. Время просто промелькнуло – потому, что я знаю: очень не скоро увижу Горький.
Когда я был в лагерях 2 месяца или на практике 2 месяца, то они были длинными, длинными.
В октябре, Тася, был десятилетний юбилей моей самостоятельной жизни. В октябре, 31 числа, в грязь, в дождь я пошел на биржу труда в кремле, оттуда на Ленинский завод, на Мызу. Через 10 лет, без месяца, я ушел оттуда и уехал с Мызы; как хорошо, что я успел год поработать инженером: не будь этого года, попал бы сюда с дипломом инженера, но со знаниями и опытом обычного студента. А сейчас я смело разбираю радиостанции, которых никогда не видел.
Занятно у меня складывалась работа: на 21-м заводе был электриком среди электриков, но работал обмотчиком – делал то, чего не понимают и не умеют обычные монтеры. На заводе я делал также самостоятельную обособленную работу. Теперь же я артиллерист среди артиллеристов, но делаю то, чего не может ни один артиллерист.
У