Будем жить. Часть первая. Анатолий Никитин
Ты бы узнал, где батя. Может, в конторе ещё, – заголосила Танька.
«Ну вот, началось, – подумал Толик. – Опять сплетни собрала да на хвосте притащила. Ну не дура?!»
Хмуро глянув на неё и кивнув на мать, Толька пригрозил кулаком.
– Да поздно уже, – хватилась мать. – Что значит «ещё»? – взволновалась она. – Говори уж. Или вытаскивать из тебя?
Показав Толику язык, воспрянув от гордости за то, что она знает то, что другим неведомо, одним дыханием Танька выпалила:
– Я у Лизки, что напротив живёт, в гостях была да слыхала разговор отца её по телефону. Они этап зэков встречают, каких-то важных.
– Это что за важные зэки пошли? – удивилась Райка.
– Не знаю, что слыхала, то и говорю. Вот и думаю, может, батяньке обед отнести, вдруг он ещё там, в конторе?
Мать, нахмурившись, задумалась о чём-то своём, не обращая внимания на детский гам и лепет. Да и известно ей было обо всём, что творилось с зэками, из первых же уст. И перевидала она их много. Хоть и было всё видно, что творится, да не только думать и говорить боялись, но и за детей молчать не умели. В 30-х годах за речи эти и детей не жалели. Перевернули бы по-своему да откатали анонимку. Да что вспоминать – страшно было. Не то что сейчас. Но всё это было. Разговоров и наказаний за это бояться перестали. А вот как зэка уничтожали физически, так и продолжают: эта специфика сталинская осталась. И уже повелось так: жалость напоказ не в почёте. Благо бухгалтерии этого не касалось. Там больше цифры преобладали, но и они говорили о многом. Вот и приходилось делать всё молча и хмуро. Как мумии ходили на работу, затем – домой и молча спать. Тихо начинали себя ненавидеть за то, что даже пьяному нельзя было сказать то, о чём думаешь. Сколько бы ни выпил – не берёт, сука. Сдавили тебя до того, что свободно говорить разучился. Будто нет тебя, умер. И делаешь только то, что надо делать, а не то, что хочешь.
Все эти мысли вихрем пронеслись в долю секунды. Сыну сказала:
– Отнеси, Толька, надо.
Молодец мать.
– Доем только.
Наспех поел. Выпил молока. Забрал свёрток. Загрузил в рюкзак за спину и покатил, на ходу разгоняя соседских псов, любивших полаять на удаляющийся странный аппарат.
Не было отца в конторе, уехал уже на одну из зон. Дядя Симон подсказал куда, и я, недолго думая, отправился в Караган, весело насвистывая. Недалеко было ехать. Самая лучшая пора – в пути. Думки в одиночестве, едут только руки – вспоминай и мечтай. Никто не мешает и не сбивает с мысли.
А о чём мечты у пацана девятилетнего? Толком и сам не знал. Батя всегда говорил:
– Придёт время – узнаешь.
Сколько раз при таком ответе мозги вскипали.
– Что я, маленький иль секрет какой? А если не знаю!
– Не кипятись. Вижу по-своему. Увидишь – сам разберёшься.
Как в воду глядел, предвидел, что не должно быть иначе. А лучше бы ему этого не видеть.
От долинки до Карагана – километров семь-восемь. На велике по равнине – тридцать-сорок минут.
Когда