Странники войны. Богдан Сушинский
что только способен был услышать фраер, некогда покорявший всю феодосийскую набережную:
– Да иди ж ты проспись, мерин сивый!..
Это «мерин» вырвалось у нее случайно. Возможно, она сотни раз охлаждала им своего мужа и всех приставал. Откуда ей было знать, что сейчас она употребила ту самую презрительную и ненавистную Дмитрию кличку, которой его, Меринова, бывало, отшивали в Феодосии знакомые портовые экстрашлюхи, из тех, что даже ему были не по зубам, поскольку в подлунный час их уводили в рестораны забурелые в загранке моряки и плешивые иностранцы.
– Но ты, профура хреновая! – вновь подался вслед за ней Меринов. – А ну-ка причаль на пару веских слов!
– Отцепись, я тебе сказала! – грозно окрысилась женщина, выходя на центральную улицу поселка, эдакий местный Бродвей, на который ему, диверсанту, и в трезвом виде выходить было опасно.
– Ты кем брезгуешь, вша венерическая?! – вошел в раж Меринов, вновь пытаясь захватить молодку в свои объятия.
Но женщина вырвалась, хлестнула его по лицу и побежала.
– Стерва вонючая! – озлобленно прорычал Меринов, не заметив, что сзади, из переулка, вынырнул милицейский патруль. – Я – офицер, черт возьми, и не позволю!..
Забывшись, Меринов произнес эти последние слова по-немецки. Он и знал-то немецких слов не так много, чтобы опасаться провала на этой почве. Но эту фразу он не раз произносил, встречаясь с гулящими немками, которых курсантам школы время от времени подсовывали для секспрофилактики. А теперь их услышал милицейский патруль.
В отделении милиции Меринов еще пыжился и требовал выпустить его, фронтового офицера. Но уже в гарнизонной комендатуре, когда начали внимательно знакомиться с его документами и подробно выяснять, где воевал, где находится часть и почему оказался в Подмосковье, – притих и слегка протрезвел. А затем появился офицер контрразведки, профессионально поинтересовался, откуда «товарищ капитан» знает немецкий и почему – как показали свидетельница и те двое забулдыг, с которыми он пировал, – свой родной русский у «товарища капитана» зэковско-приблатненный. С одной стороны, вроде бы приблатненный, а с другой – вишь, по-фрицевски заговорил.
Однако устраивать допросы с пристрастием смершевец не стал. Наоборот, поставил перед залетным капитаном граненый стакан водки и сочувственно посоветовал: «Похмелись, фронтовик. Исповедоваться будешь на передовой. Я тебе и так верю».
Не успел Меринов поставить на стол пустой стакан, как смершевец вновь наполнил его:
– А теперь – за Родину, за Сталина.
– Не могу. Хватит, – попробовал спастись капитан.
– За вождя выпить не желаешь?! Да за него люди жизни отдают.
– Я тоже отдавал.
– Тогда по полной – и вперед.
Меринов прекрасно знал, что последует за этим стаканом. Он окончательно раскиснет и расколется. Его запугают и расколют так, что хватит не на одну – на две «вышки».
– Все, лейтенант, все… – смел