Странники войны. Богдан Сушинский
кто скрывается под вымышленным именем, под которым Власов прибыл сюда, наиболее любопытствующие обитатели довольно быстро установили, что это командующий РОА. Одни уже немало знали о нем, другие еще только пытались понять, что это за такой русский, который решил создать армию, чтобы воевать против русских же. Однако и те и другие, не таясь, любопытствовали, стараясь следить за каждым его шагом.
– Нельзя ли договориться с вашей знакомой, чтобы обед мне приносили в палату? – кончилось терпение Власова. – В худшем случае мне придется появляться в столовой уже после того, как вся эта рать тевтонская насытится.
– Среди прочего поговорю с Хейди и об этом, – пообещал Штрик-Штрикфельдт. Но пока что она избегает встречи с нами.
– Завидное отсутствие любопытства.
– Не сказал бы. Уж что-что, а любопытство свое она уже в какой-то степени удовлетворила, – и, слегка подтолкнув генерала, он едва заметно перевел взгляд на полупрозрачную портьеру, которой была занавешена дверь, ведущая в соседнюю комнату.
Власов оглянулся и отчетливо увидел за ней два женских силуэта. Один из них, как ему показалось, принадлежал фрау Кердлайх. Другой был поизящнее, и Власов поневоле задержал на нем взгляд.
– Вполне согласен с вами, господин командующий, – поддержал его молчаливое восхищение Штрик-Штрикфельдт, скабрезно ухмыльнувшись при этом.
Поняв, что генерал заметил их присутствие, обе женщины четко, по-военному повернулись кругом и не спеша удалились.
31
…Близился к закату второй день их пути. Люди, находившиеся в одном вагоне с Беркутом, пели, горевали, пересказывали свои судьбы, а то и пытались шутить. Одни с горечью предвещали, что из Германии им уже не дернуться, другие, наоборот, успокаивали себя, утверждая, что в общем-то им еще и здорово повезло: у немца на заводах с рабочей силой туго, а значит, и кормить станут получше, чем в лагере, и про ликвидационные команды забудут.
Андрея удивляло, что большинство из них, в сущности, смирилось с тем, что их позорно, нагишом увозят в чужие земли; что они в неволе и что отсюда им уже не вырваться. А смирившись, даже не помышляют о побеге. По крайней мере, до сих пор никто из них не попытался предпринять ничего такого, что помогло бы ему вырваться на свободу.
Удивляться Беркут удивлялся, однако в разговоры-споры не вступал. Почти все это время (лишь поздней ночью его дважды подменял Кирилл) резал, пилил, крошил доски, доводя их до такого состояния, чтобы до воли оставалось всего лишь несколько сильных ударов.
Еще одна станция.
Беркут прекратил крошить, прислушался, насторожился.
«Только бы не здесь! Еще хотя бы часик пути! – молил он судьбу, в которую уже начинал понемногу верить. – Иначе все полетит к чертям собачьим. Из лагеря бежать сложнее».
Со скрежетом отодвинулась дверь. В вагон взобрались четверо солдат. Двое остались у входа, двое других скомандовали: «Вон от двери, свиньи! Лежать!» – и принялись ходить по вагону, умышленно задевая лежащих коваными сапогами.
Беркут