Моя жизнь и любовь. Книга 2. Фрэнк Харрис
смотрела сверху вниз на Шекспира с высоты аристократического происхождения и воспитания.
В те годы я не отождествлял ее с лживой Крессидой[20] или с Клеопатрой. Только много лет спустя я наткнулся на книгу Тайлера и не увидел, что он ограничил страсть Шекспира «тремя годами». Только тогда я понял, что Шекспир любил свою цыганку, Мэри Фиттон, и в конце 1596 г. Вскоре я пришел к выводу, что история сонетов нашла свое продолжение в пьесах. Наконец, я был вынужден признать, что лживая Крессида и Клеопатра – также портреты Мэри Фиттон, которую Шекспир любил в течение двенадцати лет, вплоть до 1608 года, когда она вышла замуж и уехала из Лондона навсегда.
Я всегда буду помнить те замечательные месяцы, проведенные во Флюелене, когда я поднялся в горы, окружающие озера и дважды прошел через Сен-Готард. Я жил тогда с «нежным шекспировским» сладким духом и благородной справедливостью ума.
Это открытие Шекспира имело для меня один важный результат – оно чрезвычайно укрепило мою самооценку.
Я взял эссе Кольриджа о Шекспира и увидел, что пуританство ослепило поэта, отвратило его от истины. Тогда-то я и подумал, что со временем мог бы написать что-нибудь значимое для мира.
Когда пришло время возвращаться к работе, я приехал в Гейдельберг, снова поступил в университет и решил больше ничего не читать по-латыни, кроме Тацита и Катулла. Я знал, что у Вергилия есть прекрасные описания, но мне не нравился его язык. А потому я не видел причин, чтобы продолжать изучать его в семинаре (о, если бы я мог выйти из него!)
Мой следующий урок немецкой жизни был весьма своеобразным. Я шел по одной из боковых улиц с английским мальчиком лет четырнадцати, который жил у профессора Айне. По пути мы встретили высокого молодого студента, который грубо столкнул меня с тротуара на проезжую часть.
– Какая грубая скотина, – сказал я своему спутнику.
– Нет, нет! – воскликнул мальчик в непонятном возбуждении. – Все, что он сделал, это спросил тебя!
– То есть? – не понял я.
– Это такой способ спросить, нет ли у тебя желания подраться.
– Хорошо, – крикнул я и побежал за грубым джентльменом.
Он остановился.
– Ты нарочно толкнул меня? – спросил я.
– Думаю, что да, – надменно ответил он.
– Тогда берегись, – сурово произнес я, отшвырнул трость, которую держал в руке и в следующее мгновение изо всех сил ударил его в челюсть. Он рухнул, как бревно, и остался лежать там, где упал. Как только я наклонился над ним, чтобы посмотреть, действительно ли он ранен, из всех ближайших магазинов высыпала толпа возбужденных немцев.
Один, помню, был толстый мясник, который перебежал через улицу и схватил меня за левую руку.
– Беги и приведи полицию, – крикнул он своему помощнику. – Я его подержу.
– Отпусти! – предложил я. – Парень сам признался, что нарочно толкнул меня.
– Нет! Я все видел! – воскликнул мясник. – Ты ударил его палкой, иначе как бы смог сбить
Крессида – в средневековых сказаниях о Троянской войне троянская женщина Крессида поклялась в верности мужу Троилу, только ради того, чтобы позже оставить его и уйти к Диомеду.