Хорошая моя. Ирина Ваганова
ли что-нибудь путное.
– Это не мой. Молодой человек помог дойти, он и пластырь дал.
– Какой ещё человек? Новый сотрудник?
– Нет, – улыбнулась Маша и указала на парня, продвигавшегося вдоль бордюра со своим скребком, – вон тот.
– А-а-а… – Кристина Дмитриевна посмотрела за окно и вздохнула сокрушённо. – …Коленька, – подошла ближе, опёрлась на Машин стол и тихо добавила. – Жаль парня. Такие родители, а он…
– Что?
Девушка смотрела на сотрудницу снизу вверх, невольно остановив взгляд на двойном весьма рыхлом подбородке. Кристина Дмитриевна не так давно разменяла шестой десяток, но благодаря открытому характеру и лёгкому восприятию преходящих – как она говорила – трудностей выглядела моложе. Сейчас нахмурилась, отчего лоб между бровей прорезали глубокие морщинки.
– Не знаешь? Это же сын директора.
– Семёнова?
– Прежнего. Озерцова.
– Который умер?
– Два года как. А ведь не старый. Хотя чему тут удивляться? Должность хлопотная, времена пришлось пережить непростые. Науку в каких позах только не насиловали. Да это и ничего бы. Мужик он крепкий был, упорный. А вот за сына душа болела.
– А что с ним? С Колей?
– Так это… он-н-н… – женщина очень медленно, будто сомневаясь, стоит ли, подняла руку и повертела в воздухе кистью, – …недалёкий.
– В каком смысле? – вытаращила глаза Маша. Не могла поверить, что симпатичный, ладный, добродушный человек не дружит с головой. – Болен?
– Диагноза нет, – повела бровями Кристина Дмитриевна. – Хотя Озерцовы по врачам его таскали не меньше пятнадцати лет. Сначала лечили, потом пытались инвалидность оформить. Ну… чтобы пенсия была.
– В чём тогда проблема? Если диагноза нет…
– А как ты себе представляешь? Отец – светило мировой науки, мать тоже умница. Надеялись, что Николай династию продолжит, а он…
– Что? Не захотел учиться?
– Да не мог он учиться! – неожиданно вспыхнула Кристина Дмитриевна. – Ладно, нечего переливать из пустого в порожнее, работать надо.
Маша проводила взглядом удалявшуюся сотрудницу. Та уселась за свой стол, включила компьютер и уставилась в монитор. Пора и Маше приниматься за диаграммы по занесённым накануне результатам эксперимента, однако девушка не могла сосредоточиться. Крепилась-крепилась и всё-таки спросила:
– Не понимаю… Что значит «не мог учиться»?
– То и значит, – не поворачиваясь, вздохнула женщина за соседним столом, – с горем пополам девятилетку домучил. Каких только репетиторов ему ни нанимали, кто его только ни тянул… Всё бесполезно. Даже таблицу умножения не смог осилить.
– Да ну! – не поверила Маша.
– Вот тебе и «ну». Чего не спроси, всё у него сорок девять. И пятью пять, и дважды два.
– П-ф-ф-ф… Как это несправедливо.
– И не говори, – Кристина Дмитриевна повернулась и строго прищурилась. – Не вздумай сказать расхожее…
– А? –