Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов. Нил Баскомб
пескам».[17]
В баре Roxy Рене, однако, чувствовал прочную почву под ногами. Он был хоть и еврейских кровей, но отнюдь не религиозен, да и не задумывался он вовсе о том, как на нем сказывается его происхождение. В его понимании ни корни, ни вера среди гонщиков, собравшихся за общим столом, значения не имели. Будь ты католик или иудей, протестант или атеист; высокородный дворянин или выходец из низов; немец, француз, итальянец или вовсе сиамец, – единственно значимым там было, насколько ты быстр и неделю за неделей стабилен на гоночном круге. Лишь с этой меркой к нему и подходят, полагал Рене, а политика страны, где проходили гонки, в которых он участвует, его настолько не интересовала, что он любые газеты пролистывал сразу до спортивной рубрики.
Пока шестеро гонщиков курили и обсуждали сулившее жаркую борьбу воскресное состязание на АФУСе[18], к их столику перебрался черноглазый мужчина поразительной наружности. Это был Эрик Ян Хануссен[19], ясновидящий, собиравший ежевечерние аншлаги в варьете Scala. Пригласил его посидеть с ними Браухич, водивший знакомство, похоже, со всем Берлином. Не прошло и минуты как гонщики стали допытываться у Хануссена предсказания результатов воскресной гонки. Еженедельные рандеву со смертью, похоже, сделали их весьма суеверным народом.
Хануссен пристально вгляделся поочередно в глаза каждому из гонщиков, а затем написал пару слов на листке бумаги и вложил его в конверт, который отнес бармену за стойку. Вернувшись к столу, прорицатель мрачным голосом посоветовал им не трогать конверта до завершения гонки. «Победитель сидит за этим столом, – сказал он, – но еще одному из вас суждено погибнуть. Оба имени в конверте». – И с этими леденящими душу словами артист удалился.[20]
Рене с товарищами пообсуждали немного, не шарлатан ли он, но вскоре тема разговора сменилась, и за столом снова зазвучал беззаботный смех. Тем временем другие завсегдатаи заведения лишь дивились, глядя на этих современных матадоров, живших, похоже, в совершенно ином, параллельном мире, пронизанном славой и не ведающем страха. Так ведь это и был тот самый мир, в который Рене стремился с самого раннего детства.[21]
Рене обошел вокруг своей Bugatti Brescia с окантовкой решетки радиатора в форме подковы. Последняя проверка. На 25 февраля 1926 года ему всего лишь 20 полных лет и требуется письменное согласие матери для допуска к заезду в гору до Ла-Тюрби, стартующему с окраины его родной Ниццы. С учетом его мальчишеского лица удостоверение личности от него точно потребуют. Кепка ему велика, пиджак и брюки тоже, и выглядит он в целом как юнец, заблудившийся по дороге на танцы.
Юный Niçois[22] втиснулся в плетеную чашку сиденья, смонтированную с помощью деда. Крылья и фары с кузова снимать не пришлось, поскольку Рене заявился в категорию спортивных, а не гоночных авто[23], посчитав, что в ней у него больше шансов на победу среди семидесяти пяти участников состязания.
А
17
François-Poncet,
18
АФУС (
19
Эрик Ян Хануссен (
20
Brauchitsch,
21
Dreyfus and Kimes,
22
Коренной житель Ниццы
23
Хотя старейшая в мире гонка в гору по трассе Ницца – Ла-Тюрби не шла в зачет чемпионата мира по этому виду спорта (Гран-при Франции в 1930-х годах проходил в августе-сентябре на горе Ванту под Авиньоном), проводилась она в соответствии с регламентом Международной ассоциации признанных автоклубов (AIACR, довоенное название FIA), согласно которому авто подразделялись на категории: R[acing] – гоночные, S[p or ts] – спортивные, T[ouring] – туристические и V[oiturette] – карты.