Год волка. Андрей Андреевич Томилов
катились и катились, он и не замечал их.
Снегу в полях было еще не так много, не по зимнему. Топорщились земляные кочки, густо затянутые пожухлой травой, трава вилась, тянулась космами за пролетающей поземкой. Широкой, рваной строчкой вытянулись по полю кустики ерника, убегающие до самого леса. Вон, с краю от этих кустов уже видно, сквозь метельные языки, сквозь начинающуюся пургу, одинокую березу, где Колька оставил коня.
И батя и мать наказывали, чтобы так просто подводу не бросал, чтобы крепко накрепко привязывал. Коня на месте не было видно…. Сердце оборвалось.
– Да, нет же, хорошо помню, что дважды обмотал вокруг березы вожжи и привязал на два узла.
Но коня видно не было. Колька снова бежал, путаясь в полах, неловко опираясь на палку, которую он так и не бросил, тащил с собой. Еще надеялся, что не видно из-за летящего снега, что на самом-то деле он там, стоит у толстой, суковатой березы и ждет его, Кольку. Что вот сейчас, Колька отвяжет его, грубовато понукнет, развернется почти на месте и быстро, быстро полетит в сторону своей деревни, завалившись на бок в санях.
Вот уже и сани стало видно. А коня нет! Нет коня-то!
Колька приостановился и стал сильно продирать глаза, красной, холодной ладошкой, рукавица все-таки слетела где-то, да теперь уж не до нее. Коня на месте не было…. Холод заполз под полушубок, дыхание перехватило…. Но вдруг стало видно, как какая-то серая масса крутится, шевелится рядом с санями, то растекается по поляне, то снова стягивается в какой-то огромный серый шар. Эта серая масса переливалась с места на место, перетекала по утолованной, утоптанной поляне, вызывала недоумение и страх неведомого.
– Что?… Что это?!
Уже поняв «что это», уже придя в ужас от этого понятия, Колька еще не мог поверить в случившееся. Он в панике, в приступе какого-то необъяснимого, детского героизма бежал, размахивая палкой, что-то выкрикивая, захлебываясь слезами и чувствами, подхлестываемый страхом и безысходностью, бежал на целую стаю волков, только что в хлам изорвавшую здоровенного коня. Убившую целого коня, большого и сильного!
Волков было много, и они легко справились с привязанным «крепко – накрепко» конем. От него остались лишь голова, копыта на крепких костях, какие-то еще кости, да клочки шкуры. Снег в округе весь был розовый и зеленый, видимо, от конских внутренностей, испачканный, истоптанный десятками лап. Передок саней искрошен в мелкую щепу, так конь, бедолага, бился и лягался.
При появлении человека, волки отпрянули за пределы поляны, не ожидали такой наглости, ближние скалились и издавали какие-то уркающие звуки. Большая группа матерых наметом ушла в сторону леса. Кольке показалось, что они были очень большими, просто огромными.
– Собаки! У-ух, собаки! – Хотелось сматериться грубо и громко, как это делал батя, когда был до беспамятства пьян, но смелости на громкую матерщину так и не хватило.
Он намахивался на них палкой,