Что было, то было. Виктор Трынкин
чумные силы ломают эту жизнь, ломают людские судьбы, рубят под корень всё, что наработало человечество за сотни лет, покушаются на самое святое – человеческую жизнь.
– Ладно, Паша, – Родионов с надеждой улыбнулся в темноте. – Кончится война, вернемся в свое «Заозёрное» – заживём. – От такой сладкой мечты старший лейтенант даже зажмурился.
А у капитана комок подкатил к горлу. Не хотелось говорить своему агроному страшную весть. Но что поделаешь, ее не утаишь. Всё равно узнает:
– А «Заозёрное» наше, Федя, немцы сожгли под корень. Это я сам видел.
– Как?! – у Федора перехватило дыхание.
– Одни печные трубы остались, небо подпирать.
– Вот это да. А ты молчишь. – У Федора сердце болезненно сжалось. – И живых нет?
– Народ, наверно, размотало по соседям. У меня времени не было, чтобы узнать.
– Как же мои там? Я думал: освободили, а писем нет.
– Надо надеяться. Подожди, Федя. Придут тебе письма.
– Там ведь мать и бабушка. Ты же знаешь.
– Дай Бог, чтобы они остались живы.
Федор с горечью произнес:
– Вот за это мы и воюем, Паша.
– Да. Они должны ответить.
В темноте ночи послышался неясный шорох, и прямо перед военными появился мужичок в замызганной стеганке. Он прищурился, чтобы лучше разглядеть:
– Здрасте вам, начальники дорогие!
Бойцы оторопели. Родионов с нескрываемым удивлением хохотнул:
– Вот те на! Откуда ты взялся?
– Как откуда? – Старик подтянул стеганку, подпоясанную солдатским ремнем. – Я на своей земле.
– Ночью нечего болтаться по деревне, – строго сказал Родионов.
– Так-днем-то вовсе нельзя – неприятель заметит. У нас и общее собрание ночью было. Еще до вашего штурма. В поле, во-он под теми скирдами.
Добродеев и Родионов неодобрительно переглянулись.
– Какое собрание?
– Колхозное. Правление выбирали. Мужиков-то в деревне не осталось.
Родионов растерянно улыбнулся.
– Ну ты даёшь! Где же он, ваш колхоз-то?
–Ну как где, – сердито произнёс старик, – вот в этой деревне, Соколово. – Тихонько крикнул в кусты: – Ульяна! Иди-ка сюда, чего спряталась. Это свои.
Из темноты появилась девушка, как сказочное видение. Она робко смотрела большими глазами на командиров. Из-под косынки выбились белокурые пряди. Застенчивая полуулыбка была на ее лице. И мрак ночи словно раздвинулся – стало светлее. Родионов еще больше удивился:
– Ты смотри, комбат, что делается на передовой.
– Это для вас передовая. – Старик хитровато прищурился. – А для нас – тыл. – Опять с молодецким видом поправил стеганку. – Меня зовут Харитон Акимыч. А это, – старик посерьезнел и придал голосу убедительности, – вот это наш член правления, Ульяна Сорокина. А в председатели, стало быть, обратили меня.
Добродеев неодобрительно посмотрел на обоих:
– Вам жизни своей не жалко? Здесь