Бог неудачников. Елена Викторовна Яковлева
предстояло озвучить. И в самом деле, пусть герои наконец заговорят и пусть, черт возьми, друг до друга дотронутся! Хватит уже этим притворам отмалчиваться и целомудренно прятаться за пространными лирическими отступлениями, пришла пора высказаться и показать себя во всей своей красе, возможно, и неприглядной.
Кстати, вот уж и ропот с противоположной стороны послышался, а, значит, уста все-таки разверзлись. Они, видите ли, не желают. Хотят, чтобы все осталось, как было, а иначе, дескать, образы рушатся. Ну, уж, дудки, этот номер не пройдет! А поскольку особенно возражает Та, то с нее я, пожалуй, и начну. Куда денется, заговорит, как миленькая. Я заставлю ее снизойти до длинных, подробных объяснений, когда она в запале, с красным лицом и смешно трясущимся подбородком, будет выкрикивать обидные беспомощные слова, о которых сама же потом и пожалеет. На войне, как на войне, уж не взыщите!
И ведь, что б вы думали, мне удалось их расшевелить! Герои мои не просто заговорили, они стали такими болтливыми, что, записывая их диалоги, я едва поспевал тыкать пальцами по клавиатуре, а ближе к утру, уже совсем выбившись из сил, готов был орать благим матом:
– Да заткнитесь вы уже, наконец!
А когда, совершенно измочаленный, я вырубил компьютер и едва ли не на карачках дополз до дивана, то первое, что сделал, – заткнул уши пальцами. Потом накрылся одеялом и попытался забыться. Однако не тут-то было: в голове у меня продолжалась какофония. Та и Тот исступленно собачились, и не думая прекращать свару. Надо же, сколько в них накопилось за то время, что они были затворниками моей рукописи! И теперь каждое их слово отзывалось во мне тупой фантомной болью.
Уж не знаю, чем бы все закончилось, может, я сошел бы с ума или впал в кому, если бы посреди этого невыносимого птичьего базара, посреди этого вселенского хаоса, не раздался вдруг тихий и отчетливый человеческий вздох… Шум сразу прекратился, воцарилась тишина, а в ней – умиротворяющее посапывание. Источник его обнаружился у меня под боком – серая приблудная псина, от которой исходило беззащитное младенческое тепло, вызвавшее во мне приступ умиления.
Я стал медленно погружаться в дрему, и лишь на самой грани между явью и сном мое подсознание выстрелило в последний раз. Что же все-таки Та сделала с ребенком? Ведь в ней было столько гелия, что она могла с одинаковой легкостью как избавиться от него, так и оставить.
Глава VI
Кажется, мне все еще что-то снилось, когда я почувствовал, что у меня мерзнут ноги. Я поджал их, но это мне не помогло. В полусне я попытался поправить на себе одеяло, какое-то время слепо и беспомощно шарил вокруг себя, но оно куда-то запропастилось. В итоге, окончательно продрогнув, я спустил с дивана ноги и протер глаза. Тут-то и выяснилось, что одеяло мое валяется на полу, а рядом с ним сидит приблудная собачонка, и весь вид ее при этом выражает крайнее нетерпение.
– Ты чего творишь? – вызверился я на нее спросонья.
Псина в ответ стала тихо повизгивать и нервно сучить хвостом.
Я повернул