Тайна Мёртвого Озера. Ирина Югансон
но вот начала дрожать, расплываться, тускнеть и исчезла прежде, чем Элис успела толком разглядеть её.
– Доигрался! Молодец! Ты хоть понимаешь, что натворил? От кого это весточка? Что там было? Теперь не узнать!
Гийом и сам перепугался:
– Ты только не переживай, Элис. Я всё запомнил. Ей-ей запомнил. Каждую закорюку.
Честное слово! Дай-ка мне ручку. – Он поспешно кунул перо в чернильницу. – Вот, они точно такие были, я ничего не напутал. Что тут запоминать-то? У меня, знаешь, какая зрительная память! Элис вздохнула: – Выпроть тебя некому! Эх, оболтус ты, оболтус! Ну давай-ка, быстренько, беги в спальню! Быстро, а то застудишься, я открываю окно.
Ага, как же, ушёл он! Ждите! Гийом со всех ног кинулся к окну. Оттуда сквозь дождь послышалось хриплое карканье. С воплем: "Ура! Бабушка прилетела!" Ги распахнул створки. И тотчас в комнату ворвался холодный ветер вперемешку с тяжёлыми злыми струями, чуть не загасил свечи. А вместе с порывом ветра в комнату влетела ворона. Мокрая. Взъерошенная. Взгромоздилась на спинку стула. Отряхнулась так, что брызги полетели на раскрытые страницы. Ещё раз громко каркнула. И хотя парнишка смотрел на неё, не отрывая глаз, он так и не уследил, когда исчезла ворона и когда появилась эта высокая немолодая уже женщина в длинном платье цвета тёмного вина, с распущенными по плечам иссиня-чёрными, чуть тронутыми сединой волосами. Он никогда не мог уследить этого момента. Женщина привычным жестом собрала волосы в строгую причёску, сколола серебряными шпильками, и только тогда произнесла:
– Неплохо бы закрыть окно – ребёнок простудится.
Ну, здравствуйте, мои родные! Дайте-ка. я вас расцелую.
Элис, перестав наконец-то быть взрослой и строгой, прижалась к ней, уткнулась лицом в тёплый бархат рукава:
– Мамочка, родная, наконец-то!
Гийом повис с другой стороны:
– Бабушка! Бабушка!
Потом удивлённо потрогал платье, дотянулся до волос:
– Сухие! Всё сухое!
– А как ты думал? Невелика радость в мокром ходить. Ну, внучек, понял ты, кто твоя бабка?
– Ведьма! – Восторженно завопил внучек.
– Ну, зачем так грубо? Давай скажем иначе? – ну, например, "колдунья."
– "Ведьма" лучше.
– Хорошо, пусть будет "ведьма", раз тебе так больше по душе. Но, надеюсь, ты понимаешь, что рассказывать об этом нельзя? Никому. И никогда.
– Да что я, маленький что ли?
– И орать на всю деревню: "Бабушка прилетела!" тоже не обязательно. Ладно, не расстраивайся, я тебя не ругаю. Ты у меня на самом деле уже достаточно взрослый. Достаточно умный. И, в какой-то мере, осторожный. И всё же, поверь, даже очень взрослый, очень умный, очень опытный и осторожный человек, сам того не желая, может проговориться. В пылу ссоры. В дорожной беседе со случайным встречным. За чаркой вина – хотя, об этом тебе рано. Даже во сне. Впрочем, уберечься от этой беды в нашей власти. – И Элинор поднесла ладонь к губам внука, словно запечатывая их, и произнесла нараспев несколько слов на незнакомом