Гений. Оплот. Теодор Драйзер
смеха к нему стал возвращаться дар речи.
– Жадина! – сказал он.
– Как не стыдно! – воскликнула она. – А я отдала ему свой последний каштан. Не давай ему ничего, Миртл.
– Беру свои слова обратно, – поправился он. – Я не знал.
– Ничего он не получит! – заявила Миртл. – На, Стелла, держи, а ему не давай! – И она высыпала последние каштаны Стелле на ладонь.
Юджин понял, что от него требовалось. Это был вызов – его приглашали отнять каштаны силой. Пожалуйста, он готов.
– Ну дай же! – Он протянул руку. – Так нечестно.
Стелла покачала головой.
– Только один! – настаивал он.
Она все так же медленно и решительно покачала головой.
– Только один, – просил он, придвигаясь.
Золотистая головка не сдавалась. Но рука, державшая каштаны, была так близко к Юджину, что он мог схватить ее. Девушка хотела было убрать ее за спину и там переложить каштаны в другую руку, но он подскочил и крепко сжал ее запястье.
– Миртл! Выручай! – позвала она.
Миртл бросилась на помощь. Их было двое против одного. В самом разгаре борьбы Стелла увернулась от Юджина и встала. Ее волосы задели его по лицу. Он крепко держал ее маленькую ручку. На мгновение он заглянул ей в глаза. Что это было? Он не мог бы сказать. Но только он выпустил ее руку и подарил ей победу.
– Ну вот, – улыбнулась она. – А теперь я дам вам один каштан.
Он схватил каштан и засмеялся. Но гораздо больше ему хотелось схватить ее в объятия.
Незадолго до ужина вошел отец и подсел к ним, но немного погодя взял свежий номер чикагской газеты и ушел читать в столовую. А потом мать позвала всех ужинать, и Юджин сел рядом со Стеллой. Его занимало все, что она делала и говорила. Когда ее губы шевелились, он наблюдал за тем, как они шевелятся. Когда обнажались ее зубы, он думал о том, какие они красивые. Светлый завиток у нее на лбу манил его, словно золотой пальчик. Только сейчас он понял всю прелесть выражения «золотистые пряди волос».
После ужина он, Миртл и Стелла вернулись в гостиную. Отец продолжал читать в столовой, а мать принялась мыть посуду. Миртл вскоре ушла помогать ей, и Юджин остался со Стеллой вдвоем. Теперь, когда они были одни, Юджин не решался говорить. Что-то в ее красоте сковывало его.
– Ты любишь школу? – спросила она, помолчав. Ей казалось неудобным сидеть молча.
– Не очень, – ответил он. – Там нет ничего для меня интересного. Я думаю бросить учение и начать работать.
– А что ты собираешься делать?
– Еще не знаю, – может, стану художником.
Впервые он признавался в своем честолюбивом стремлении. Зачем, он и сам не знал.
Но Стелла пропустила это признание мимо ушей.
– Я боялась, что меня не примут в выпускной класс, – сказала она, – но меня приняли. Директор школы в Молине написал здешнему директору.
– Они в таких случаях ужасно придираются, – сочувственно отозвался он.
Она встала и принялась рассматривать книги на полке. Он не спеша последовал за ней.
– Ты любишь Диккенса? –