На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся). Владимир Щедрин
из Кабула каким-то «левым» спецбортом, в спешке и без лишней огласки. Атмосфера на аэродроме была траурная: я сопровождал гроб с телом нашего товарища. К тому времени пугаться по пустякам я уже перестал, но, извините за моветон, очко у меня мелко подрагивало. Особенно, когда экипаж транспортного Ил-76 обильно разбрасывал, как во время салюта на Ленинских горах, тепловые ловушки против душманских «стингеров». Я такой обильный фейерверк наблюдал впервые и поделился впечатлениями с соседом по скамье (мы летели в десантном отсеке, мало напоминающем салон VIP – класса для дипломатических персон). Кивнул на иллюминатор:
– Красиво, черт побери!
Офицер лет 25–30, в камуфляже без знаков различия со специфическим цветом кожи или профессиональным загаром мрачно на меня посмотрел и отвернулся. Потом, наверное, подумал, что так невежливо себя вести. Посмотрел опять, но снова без улыбки. Видимо, улыбаться в Афгане хлопец совсем разучился, – подумал я с жалостью.
– Да, – сказал он прокуренным голосом. – Пронесло бы только.
Из Кабула до Душанбе лету чуть больше часа. Мы с офицером больше не разговаривали. Приложившись к подаренной Софи фляжке, наполненной коллегами в этот раз дешевым виски, я молча протянул ее попутчику. Он, не произнеся ни слова, взял фляжку, сделал скромный глоток – не морщась и не меняясь в лице, будто это был остывший чай, кивнул в знак благодарности и снова потерял ко мне интерес. Служивый сопровождал два «цинка» с 200-ми. Пахло от него по-мужски – потом и водкой. Было утро понедельника и начиналось оно неважно.
Мне вспомнился рассказ одного хабира – летчика, с которым жизнь меня свела в первой арабской командировке. – Раннее утро понедельника, лифт в здании штабе ВВС в Мухосранском военном округе. В нем с хмурыми мордами поднимаются человека четыре. Все мрачные, головы раскалывается, во рту – будто кошки нассали, словом, жизнь не мила.
Среди них один бодрячок – вреднющий замполит, на всякий случай, генерал-майор, прозванный доморощенными остряками ШГ («Штампованная голова»). Там же находится и всеобщий любимец – прапорщик Семеныч, служащий по части снабжения. Прапор – милейший человек, душка, всегда готовый помочь ближнему, правда, не бескорыстно. За бутылку беленькой он готов расстараться и достать тебе, что угодно – от новенького летного шлемофона до ящика тушенки. Семеныч стоит рядом с замполитом, но старается изо всех сил не дышать на него. Вдруг замполит говорит, подозрительно сверля бедолагу взглядом, не обещающим ничего хорошего:
– Семеныч, а по-моему от тебя водочкой попахивает? – Семеныч изумленно – возмущенным тоном:
– А чем же от меня еще должно пахнуть в понедельник утром?
Все стоящие в лифте так и прыснули, с трудом сдерживая смех, а вот генерал юмора не оценил…
Конечно, я был для своего попутчика просто случайным пассажиром, гражданским шпаком, то есть, никчемным человеком, не заслуживающим даже лишних слов. Но я не обиделся. Печальная миссия офицера мне была понятна.
Я