Доспехи совести и чести. Наталья Гончарова
ежели кто о ком, что нелицеприятное сказал, а ты, сама того не ведая, повторишь, и ложь та будет расти и множиться, то так может статься, что то, дурное, понапрасну будешь сеять, не осознавая, серьезность последствий, что могут случиться по твоей вине, – сделал ей замечание отец, вмиг посерьезнев.
– Но люди говорят… – обидевшись возразила дочь.
– Люди много что говорят, и уж будь уверена и о тебе и обо мне, – ответил отец.
– Люди зря не скажут, – резко заключила матушка, сердито посмотрев на мужа. И хотя едва ли Мария Петровна на самом деле так думала, но, по всей видимости, была зла на батюшку, за его возлияния, без повода и меры, и оттого перечила ему, по каждому поводу и без, верно, чтобы и ему передать дурное настроение, коим он сам заразил ее с утра. Но отец все еще был во хмелю, а потому не возражал, что бы Мария Петровна ему не сказала.
– Воля твоя, голубушка, – заключил отец, примирительно посмотрев на жену.
Лиза так ничего и не узнав, растерянно переводила взгляд с одного члена семьи, на другого, затем на третьего, ожидая, что разговор вновь пойдет своим чередом, но за столом воцарилась напряженная тишина, так что стало понятно, больше о Мейере не узнать ничего.
Скрежет вилок, да ножей по тарелке, вот и вся беседа.
Наконец и ужин подошел к концу, хотя казалось, что напряжение и тишина, те будут длиться вечно.
Оказавшись в своей комнате, Лиза закрыла дверь, и в конце концов выдохнула. Время было позднее, но она знала, что не сможет уснуть, так что, зажегши свечу, приоткрыв окно, впуская холодный весенний ночной воздух, она опустилась в кресло. Ночь была не звездная, юный месяц, нежны и тонкий, будто сабля, то пропадал, то появлялся вновь, медленно крадучись по небосводу. В памяти она перебирала события сегодняшнего дня, вспоминая сказанное, досадуя что не сказала важное, и нужное, и горюя, что уже не скажет, ибо если окончить то, что не начато, то и страдать будет не о чем. Значит так тому и быть.
Шагая по тропинке в свое именье, он твердо решил завтра же вернуться в сад. Тот факт, что барышня, сказала ему не приходить, ни в коей мере не смутил его, потому что глаза ее, говорили обратное. Он видел в них интерес, тот самый женский интерес, который не спутаешь, ни с каким другим чувством, тем более что девушка была не обременена ни каким узами, и в том не было сомнений, а значит, не было и преград. Любопытство и ее увлеченность им, всем что он произносил или о чем молчал, польстило ему и приятно согрело, и именно в этот момент пришлось так кстати, когда он был унижен, оскорблен и раздавлен. Тот факт, что она ничего не знает, и лишь, поэтому не презирает его, должен был смутить его, но думать об этом не хотелось, да и не думалось. И ежели так произойдет, что она обо всем узнает, и как неизбежность отвернется от него, то это случиться потом, а сейчас, а сейчас он будет принимать сие благословенье небес со всей признательностью и благодарностью, не в пример тому, как поступал раньше.
Придя в дом, он обнаружил два письма, одно было ему не знакомо, а