Гукюн. Ниль Блэк
прижимает к полу и, отобрав кинжал, вонзает его в ладонь девушки. Лезвие проходит насквозь и вбивается в пол, вырвав из Юны истошный крик боли.
– Я же предупреждал, что теряю терпение, – вспышками выводится где-то в сознании Юны слова мужчины, которые сквозь густой туман до нее с запозданием доходят.
Юна от разливающейся горящим свинцом боли в руке не дышит, воет внутри так, что уши закладывает, но правой всё равно продолжает бить его по плечу. Ни единого слова, ни мольбы, только монотонное битьё по его груди и беззвучные слёзы, которые бриллиантовыми каплями разбиваются о пол и мешаются с кровью, прокладывая причудливые дорожки на дереве. Она будто умирает, и смерть ее самая чудовищная – она никак не наступит. Юна умирает словно уже час, она уже даже мечтает отдать Богу душу, лишь бы перестать на себе его тяжесть, а между ног его руки чувствовать, но высшие силы сегодня заняты другими, оставляют несчастную девушку в руках зверя, буквально распятой на полу гостиной жениха, но не под женихом. Даже если все армии мира объединятся, вся земля Гууку войну объявит, он ее не отпустит, бессильное тело не оставит – Юна это понимает. За Гуука Ад воевать будет, и пусть семья Юны религиозной не была, она молится. Она сама не знает, к кому обращается, но пощадить, спасти просит, сама же своим мыслям улыбается, против Сатаны никому не выстоять, понимает. Ее к такому не готовили, ее всю жизнь в шелках и обставленной прислугой держали, почти все желания выполняли, знала бы Юна, что на окровавленном полу дух испустит, не рождаться бы выбрала. Потому что очень больно, больнее разбитых коленей и вывиха, когда она впервые с коня упала, больнее случайного ранения, когда она сама на меч брата напоролась, больнее даже той проклятой ночи, когда мама умерла. Сейчас будто всю боль мира в один сосуд собрали и его разом на голову Юны обрушили, оставили ее одну с ней справляться. Ее убийца лучший в мире, Юна ему мысленно аплодирует, так искусно и так чудовищно человека пытать, последние минуты на земле в сущий ад превратить, уметь надо. Самый счастливый день Юны – самый несчастный. Она словно вывернута наизнанку, нет защитного слоя и каждый миллиметр тела болит и кровоточит, а этот Дьявол ее страданиями упивается. Очень хочется выть и себе «скоро утро» говорить, но лучше его не встречать, потому что больно так, что каждая следующая минута – страшная пытка, пусть всё закончится до рассвета.
Перед глазами начинает темнеть, Юна кусает губу, чтобы не отключиться, и, собрав остатки последних сил, воспользовавшись тем, что Гуук стягивает с себя доспехи, перегнувшись, без единого писка выдергивает из руки кинжал и, сжав зубы, молниеносно вонзает его в него. Раз уж смерть так медленно идёт за ней, она её приход ускорит, от страданий избавится. Юна метит в горло, но лезвие скользит и попадает чуть ниже ключиц. Гуук хватает ее руку, сжимает так сильно, что Юне кажется, ее кожа лопнет, мясо обнажит, и оно по кости расползётся. Он, испепеляя ее взглядом налившихся кровью глаз, медленно, с трудом сдерживаясь, Юна не понимает от чего, но эту