Крольчатник. Ольга Фикс
говорит, я тебя хоть провожу, что ли? А то что уж мы, как две собачонки – сбежались и разбежались? Давай, говорю, проводи, благо вокзал тут рядом. Дошли мы с ним до вокзала, он мне ручку поцеловал, – как в кино, ей-Б-гу! Потом – я на вокзал, и думать про него забыла. Думала, ушел он давно. Гляжу – народу нет никого, дай, думаю, Димыча перед сном в скверике прогуляю. Только мы до скверика дошли, – и тут сразу Денис идет. И, значит, к Димычу. Твой, спрашивает, карапуз? Ну, Димыча моего ты уже видела, он и мне иной раз слово скажет – как рублем подарит, а к Денису вдруг так потянулся! Ну и я, конечно, тоже. Голова плывет, сердце тает, не иначе, думаю, прекрасного принца встретила. – На этот раз в Женькином смехе прозвенело что-то вроде мечтательного сожаления.
– Ну вот, – закончила она, отсмеявшись. – Слово за слово, выпытал он всю нашу историю, глазами засверкал, ногами затопал, все, говорит, в мире сволочи, подхватил нас с Димычем под белы ручки, и сразу сюда. Мы и ахнуть, как говорится, не успели.
– А здесь как… Нормально встретили? – Задавая этот вопрос, Марина слегка запнулась.
– А то! Я ведь тебе уже говорила, кажется, народ здесь не злобный. А Алена – да я лучше нее и не знаю никого. – В Женькином голосе прозвучала убежденность. – Вот знаешь, что я тебе скажу? Все бабы в глубине души – змеищи. Ты с ней дружишь-дружишь, а она чуть что – и цапнуть норовит. И вот они все до одной такие – ты только нее обижайся, Марина, я не о тебе сейчас говорю, тебя я не знаю, – а Алена – нет. Нет в ней ни капельки ничего такого. За это я ее и люблю больше всех. Ну, после Димыча, конечно. Она мне как будто мама вторая, нет, правда.
– А все остальные, они что, тогда уже тоже тут были?
– Ну, почти все уже были. Ольги не было еще, она потом приехала, через полгода, примерно. Зато Илюшка почаще тогда здесь бывал – он еще только жениться собирался, все себе невесту подыскивал, никак ни на ком остановиться не мог. Да, хорошо тогда было!
Женька прерывисто вздохнула и, уже уходя от воспоминаний, заговорила как-то неестественно быстро, возвращаясь к основной цели разговора: поддержать Марину.
– Да и сейчас тут неплохо! Так что ты, Марин, главное, не волнуйся, тем более, тебе сейчас вредно, ни из-за чего не переживай, а то на тебя ж смотреть нельзя без слез, ей-Б-гу: дрожишь вся, дергаешься, мысли, что ли, в тебе какие-то бродят, не пойму никак. Да гони ты их, гони дурацкие мысли куда подальше, все у тебя будет хорошо, вот увидишь! Слышишь, что ли?
– Слышу, – тихо отозвалась Марина. В голове у нее все окончательно перемешалось – благодарность, гадливость, сочувствие, собственная беспомощность, когда ни себе, ни этой, прежней, оставшейся в прошлом, Женьке помочь ничем не можешь, а как хочется и ей помочь, и себе заодно, как хочется – не передать!
– Женя, – неожиданно для самой себя спросила Марина, – а скажи, рожать очень больно?
– Да ну, – фыркнула Женя, – и совсем даже ничего такого. Придумывают больше. Для важности. В жизни много чего и похуже бывает. Да не думай ты сейчас об этом, говорю же тебе: у тебя теперь все будет хорошо.
Из