Истина и закон. Судебные речи известных российских и зарубежных адвокатов. Книга 2. Отсутствует
тяжестью уголовной волокиты, направляемой со всех сторон именно на него, видя меч правосудия уже занесенным над своей головой и хорошо разумея положение вещей (ведь это он, между прочим, писал: «Кроме отрицания, у меня нет исхода!»), он вдруг открыто признает, даже преувеличивает свою вину, говоря: «Я старался убить госпожу Морель».
Такова его речь, он сам себе готовит обвинительный акт, пожалуй, суровее прокурорского.
Да! Только попадая в этот сумбур несообразностей и безумия, я начинаю, в свою очередь, разуметь, почему даже ваши дарования, мой почтенный противник, оказались беспомощными.
Но, говорят, в письмах есть места, которые изобличают автора, есть выражения, ему изменяющие и доказывающие его вину. Так, ограничиваясь единственным примером, дабы не утруждать вас, читают: «Я хотел передать ей страшную болезнь»; и вот, совершенно неожиданно, в середине заседания является свидетель и, навязывая нам свое показание, повествует, что в означенный период сам ла Ронсьер ему сознался, что был тогда болен и старался передать заразу. Не буду повторять слов обвиняемого, который, как вы убедились, твердо помнит события и числа и удостоверяет, что к тому времени уже выздоровел, но я обязан сказать: прочитайте письмо, не изменяя слов и не извращая смысла: «Не стоит скрывать; имея в виду убить вашу дочь, причинить ей тяжелую болезнь, повергнуть в жестокие муки, – я с этой именно целью нанес ей во многие части тела глубокие раны ножом». Где же намек на иное страдание? Он хочет убить, замучить и старается поранить тяжело. Откуда делается вывод о заражении, на счет которого столь любезно распространялся капитан Жакемэн?
Спрашивается, далее, на какой бумаге изложены письма? Факт опять поразительный, и я прошу не терять его из вашей памяти! Простая писчая бумага, по-видимому, вырванная из ученической тетради, обнаруживает в авторе писем поспешность и непривычку располагать почтовой бумагой, на которой пишут опрятнее. Откуда же взялась эта бумага? Хотите узнать? Пойдемте к Морелям, подымемся на третий этаж, и там, в комнате барышни, в ее тетрадках, мы найдем ее!
Да, это ее бумага! Сравните, сличите, умоляю вас! Ее, говорю вам, та, которой она пользуется ежедневно и всегда имеет под рукой. Материал тождественный и даже, как удостоверил Монгольфье, очень вероятно, из одной и той же стопы.
О, я слышу, прекрасно слышу ответ; понимаю: коварный лакей, продажная душа, стащил тетрадку и выдал врагу, ведь его предусмотрительность бесконечна… Отъявленный злодей, самый ловкий плут не сообразил бы, а он – легковесный и вздорный человек, готовый завтра идти наперекор тому, что сделал сегодня, ветрогон, чуждый всякой идее, – догадался. Он и никто другой дошел до этой мелочной хитрости, да еще в какую минуту! Вот записка, составленная в ночь преступления. Злодеяние начеку, негодяй уже на чердаке; ловя момент и устраивая лестницу, он выжидает. В час пополуночи строчит целое послание, а в два насилует. Ладно! Заседая под крышей и дабы исключить сомнения на счет себя, излагая все, что