Играй!. Мика Мисфор
снова оказался слишком близко к нему, и взгляд притянуло к его губам как магнитом. Он вспомнил, как этот нелепый японец, друг Кристофера, сегодня едва не поцеловал его, и вспышка кислой ревности ошпарила язык.
Теодор бы ни за что не признался даже себе в том, что хотел оказаться на его месте. Еще сложнее было признаться в том, что он никогда бы не оказался на его месте, потому что боится.
Кристофер такой красивый, а Теодор – просто отменный трус.
Крис осознал, в какой ситуации они оказались: его ладонь плотно прижата ко рту Теодора, и они смотрят друг на друга с расстояния не больше нескольких сантиметров. Он тут же отстранился от застывшего парня, краснея до корней волос и откашливаясь.
– Эм… ну, думаю, на сегодня… это все, – промямлил он, внезапно смутившись.
– Во сколько ты заканчиваешь? – непривычно охрипшим голосом спросил Теодор.
Кристофер вскинул на него темные глаза, распахнутые в удивлении.
– Через полчаса, – растерянно ответил он.
– Я посижу до конца, – решил Теодор, снова хватая сценарий и старательно отводя взгляд. – А потом домой тебя отвезу. Где, говоришь, лучше эмоции показать?
Кристофер посмотрел на него, не понимая, что только что произошло, но послушно пустился в объяснения. Теодор его внимательно слушал, отмечая что-то карандашом на полях листов.
И Кристофер думал о том, что, наверное, тогда это и вправду мог быть кто угодно. Он ведь помнил только голос, а похожих голосов в их школе было так много.
Это мог быть кто угодно, но сейчас…
Ему почему-то действительно хотелось, чтобы это был Теодор.
А Теодор думал о том, как ему совсем не хотелось, чтобы Кристофер узнал, что тогда это был он.
4
Они с Теодором успели провести еще три занятия до следующей репетиции: занимались каждый день по несколько часов. Кристофер сам не понял, когда это стало привычной рутиной – они вместе уходили с уроков, перекусывали в какой-нибудь из кафешек по пути в библиотеку, а там сидели до самого окончания его рабочей смены. Кристофер не мог сказать, что Теодор превратился в гения актерского мастерства, но он явно улучшил свои навыки. В моменты, когда он переставал кривляться и начинал по-настоящему стараться, он играл вполне сносно, и Кристофер даже… немного гордился им.
Он надеялся, что ребята из кружка не станут судить его слишком строго, несмотря на свое отношение к нему: вера Теодора в собственный талант актера была очень хрупкой и одно неосторожное слово могло ее разбить. Но у него не было завышенных ожиданий.
По правде говоря, у него не было вообще никаких ожиданий. Теодор действительно никогда не трогал его и никому не причинял физического вреда, но у него были глаза и уши, и он слышал, что Теодор со своими дружками порой выкидывали, видел, как они относились к другим, и знал, что Теодор, мягко говоря, был не самым приятным человеком.
Ладно, если быть откровенным, Теодор был тем еще мудаком.
Когда он во время первой репетиции сказал, что ему плевать