Свет в тайнике. Шэрон Кэмерон
Куровская повернулась на каблуках и в сердцах резко распахнула дверь, ее муж последовал за ней, но Збышек лишь ухмыльнулся.
– Ишь ты, какая заносчивая, – сказал он. – Мне это нравится. До скорой встречи, мой ангел.
И, послав мне воздушный поцелуй, вышел.
В магазине на мгновение установилась мертвая тишина. А потом моя babcia расхохоталась так, что чуть не свалилась со стула. Все, кто был в магазине, засмеялись, и через мгновение я присоединилась ко всеобщему хохоту. Изя тоже смеялся, но при этом вид у него был задумчивый.
В ту ночь возле окна он все еще выглядел таким; он лежал на полу, подложив под голову подушку и задрав ноги на диван, в темноте светился кончик его сигареты. Мы говорили о том, что я терпеть не могу кур, кроме тех, что уже лежат на тарелке, о различиях между немецким Nichnut[8] и nudnik[9] (их не было) и о том, установят ли заново русские свою статую на площади или детишки так и будут карабкаться лежащему Ленину на голову. Было уже очень поздно, и Изя замолчал. Он снова задумался. С ним это случалось порой. Мне казалось, что отсвет от сигареты придает ему таинственный вид.
Наконец он заговорил:
– Фуся, мне надо еще три года учиться в медицинской школе. Хаим надеется, что, когда я окончу ее, он сможет помочь мне устроиться на работу в больницу. Если только…
Он имел в виду, если только немцы не придут. Но с чего вдруг они придут? У Гитлера есть договор со Сталиным. Пани Диамант любила повторять:
– Немцы уже проиграли одну войну. А Россия – такая большая страна…
– Но если немцы придут, – продолжал Изя, выпустив струйку дыма, – Хаиму, Максу, Хенеку и мне придется снова бежать.
– Но зачем? В прошлый раз от вашего бегства не было никакой пользы.
Изя сел.
– Ты что, ничего не слышала? У тебя что, в ушах затычки? Ты ведь знаешь, что нацисты делают с евреями.
– Но это все россказни.
– Нет, Стефания, это правда.
Я нахмурилась и стала смотреть в окно, уязвленная тем, что он назвал меня полным именем. Внизу, грохоча сапогами, промаршировали русские.
Изя продолжал.
– Короче, пройдет много времени, прежде чем я получу диплом и работу, такую, чтобы содержать жену. Три или четыре года. Может быть, пять. И я хотел спросить тебя, Фуся, сможешь ли ты ждать все это время?
Я вглядывалась в глубину темной комнаты, но Изя погасил сигарету, и мне стало не видно его лица.
– Ты хочешь, чтобы я прислуживала твоей жене?
– Да нет же, Dummkopf [10], – вздохнул он. – Я прошу тебя выйти за меня замуж.
Я одним движением спустила ноги с подоконника.
– Ты ведь не пошлешь меня к черту? – спросил он. – И не споешь мне танго?
При всем желании я не смогла бы вспомнить, как звучит танго.
– Слушай, ты не выпадешь из окна?
Я и в самом деле могла вывалиться. С удивлением обнаружила, что у меня подгибаются колени; Изя поднялся с пола и взял мои руки в свои.
– Три года, – сказал он. – Может быть, дольше. Ты будешь меня ждать?
– Но
Ночь (
Нудист (
Дурочка (