Уйти, чтобы вернуться. Андрей Яркин
объезжая завалы из битого кирпича и арматуры. От одной из главных улиц города с ее вызывающе помпезными фасадами остались лишь жалкие руины. Крукенберг безучастно смотрел на разрушения. Его мир, которому он так фанатично служил, исчезал на глазах. Что ему теперь до каких-то улиц. Была короткая передышка между обстрелами и Крукенберг быстро добрался до позиций. Его встретил штурмбанфюрер СС Рудольф Тернедде, исполнявший обязанности командира полка. После доклада они вместе спустились в траншею и вышли на наблюдательный пункт. Крукенберг, взяв бинокль, внимательно осмотрел местность.
– Сколько русских на плацдарме? – не опуская бинокль, спросил он у Тернедде.
– Примерно две роты, бригадефюрер.
Крукенберг нахмурился.
– Готовьте атаку, – резко приказал он. – Плацдарм забрать обратно. Задача понятна?
– Так точно, – штурмбанфюрер пустыми глазами смотрел на командира. – Разрешите выполнять?
– Действуйте.
Тернедде покинул наблюдательный пункт и спустя десять минут он уже отдавал приказы командирам батальонов. Взлетела сигнальная ракета. Прозвучала отрывистая команда на немецком языке «Форвертс» и гренадеры лавиной ринулись в свою последнюю гибельную атаку.
Плацдарм захватили и удерживали бойцы стрелкового батальона капитана Неустроева. Они предполагали, что немцы попытаются отбить территорию рядом с мостом и были готовы к атаке эсэсовцев. Подпустив их ближе, они открыли по ним кинжальный огонь из станковых пулеметов, стоявших на флангах. Старший лейтенант Звягинцев по рации запросил помощь.
Многие эсэсовцы, так и не добежав, падали на землю, сраженные пулями, и застывали на ней в нелепых позах, к которым их приговорила смерть.
Остальные ворвались на позиции и началась кровавая мясорубка. Автоматы как-то разом смолкли и бойцы с обеих сторон бились ножами и саперными лопатками. Трудно стало дышать. Казалось, сам воздух физически сгустился от накаленной животной ненависти, овладевшей всеми. Повсеместно слышались предсмертные хрипы и звериный вой, вперемешку с русским «твою мать», немецким «шайсе» и отборными датскими ругательствами. Никто никого не щадил и в плен никого не брали. Около перевернутого пулемета рослый здоровенный датчанин навалился на щуплого красноармейца, схватив его руками за горло. Красноармеец, которого все звали не иначе как Витька-Кастет, отчаянно извивался под гренадером, пытаясь выхватить нож. Наконец ему это удалось и он уже полузадушенный из последних сил два раза саданул эсэсовца в бок. Тот быстро обмяк, бульдожья хватка его рук ослабла, но он продолжал еще держать Витьку, пытавшегося из под него выбраться. «Тяжелый, падла,» – бормотал Витька, с усилием освобождаясь от смертельных объятий гренадера. У него это получилось. Жадно втянув в себя воздух, Витька с трудом перевернул датчанина на спину и с размаху всадил ему нож в глаз.
«Не на того, сука, наскочил», – зло прошипел Витька-Кастет и это было правдой. Свою грозную кличку он заработал