Подвиг Севастополя 1942. Готенланд. Виктор Костевич
необыкновенно увлечен историей. Заметили?
– Да, это бросается в глаза.
В глаза мне бросилось и кое-что другое. Когда мы, оставив школьников и учителей, двинулись дальше, я обратил внимание, что некоторые из занятых саженцами людей были необыкновенно бледны. Физический труд на свежем воздухе отчего-то не шел им на пользу. Одной женщине, уже немолодой, и вовсе стало дурно, и она, посерев лицом, медленно опустилась на землю. Глаза ее были закрыты, а рот, напротив, открылся – то ль от нехватки воздуха, то ли в беззвучном плаче. Я на всякий случай задержался рядом и услышал, как подошедший к женщине полицейский прокричал – я не понял что, но звучало это следующим образом: «Копать, сука, копать! Или тоже туда захотела?»
Грубер был занят своими мыслями. Я не стал обращать его внимание на странные обстоятельства. Вскоре нас нагнал Юрген и сообщил, что мы приглашены на обед инженером Кребсом, специалистом по оформлению ландшафтов, который заведовал работами по озеленению участка. Он был давним знакомым Грубера.
Мы еще несколько дней оставались в городе на Днепре, выезжали в окрестности, возвращались назад, посещали предприятия, но чаще бывали в войсках. Чувствовалось скорое возобновление активных военных действий, неясно было только, кто ударит первым – немцы или русские. В четверг Грубер исполнил свое обещание и повел меня в университет, в стенах которого должно было состояться мероприятие, носившее название «Областное собрание работников умственного труда».
Мы заболтались за завтраком и слегка опоздали, поэтому по университетскому коридору перемещались почти бегом. В просторном лекционном зале, наполненном едва на одну восьмую, нас встретил вездесущий «Гитлер – освободитель», висевший над огромной черной доской. К стоявшему на возвышении длинному столу, за которым восседал президиум, была пристроена лекторская кафедра. Она была занята представителем местной интеллигенции, читавшим доклад о значении слова «Украина». Я узнал воскресного сумасшедшего.
– Простите, Флавио, – шепнул мне Грубер, – но я не буду переводить этот бред. Я славист, а то, что он несет, противоречит всему, что положено знать слависту. Похоже, этот тип нигде не учился. К тому же с основными положениями вы знакомы.
– Если бы я еще понимал, что всё это значит…
– Только то, что он осёл.
Суровая оценка Грубером умственных способностей докладчика не вызвала у меня возражений. Чтобы не скучать, я принялся вертеть головой, всматриваясь в лица представителей местной интеллектуальной элиты. Лица были заурядными. И одежда вполне приличной – пиджаки, галстуки, почти ни одной крестьянской сорочки.
После пары других докладов – о приднепровских казаках как санитарном кордоне Европы и о роли какого-то галицийского фольклориста в пробуждении украинской нации – Грубер покинул меня и направился к кафедре. Оказывается, в программе значился его доклад, точнее целая лекция. Он прочитал ее по-немецки, поминутно поворачиваясь к географической карте. Речь шла о международном