Вещи, о которых мы не можем рассказать. Келли Риммер
флаг развевался на ветру перед разъяренным быком.
Мужчина постарше подошел к дому, а молодой человек просто стоял и оглядывался по сторонам. Его пристальный взгляд проследил линию деревьев в лесу на холме выше и позади меня, затем переместился еще ближе к тому месту, где стояла я. Я всей душой желала, чтобы у меня был какой-нибудь способ стать невидимой, когда он повернулся лицом к маме и отцу, а его взгляд скользнул мимо меня.
На секунду мне показалось, что он меня не заметил или не обратил на меня ни малейшего внимания, но как только я почувствовала облегчение и наконец выдохнула, молодой солдат нахмурился, а затем наклонил голову почти с любопытством. Как будто он сначала пропустил меня и только с опозданием заметил мое присутствие. Наши взгляды встретились. В его глазах читалось явное отвращение, но к нему примешивалось что-то еще, что-то сильное, тревожащее… Вожделение? Мой желудок сжался, и я отвернулась от него так быстро, как только могла, но все еще чувствовала на себе его взгляд, каким-то образом обжигающий меня, и с трудом подавила желание скрестить руки на груди.
Я знала, что не могу оставаться там, застыв на месте. Это привлекло бы ко мне еще больше внимания и увеличило бы вероятность того, что они приблизятся ко мне, и если бы они это сделали – мне конец. Я знала, что они не позволят мне войти в дом и взять документы – это было бы актом доброты, а доброты, по мнению нацистов, поляки не заслуживали. Они считали нас унтерменшами, недочеловеками – лишь немного выше евреев по их извращенной расовой шкале ценностей. Я должна была притворяться занятой – я должна была быть занятой! – разве не так мы должны были спасти себя? Быть продуктивными, поддерживать ферму в рабочем состоянии, трудиться любой ценой – это была наша мантра со времен вторжения. Я пыталась убедить себя, что стратегия спасет меня и сейчас, даже перед лицом такой прямой угрозы со стороны этого солдата. Струйка адреналина в моем организме превратилась в поток, и я почувствовала, как по спине побежал пот. Я попыталась двигаться, но мои движения были резкими, а ладони такими влажными, что, когда я наклонилась, чтобы поднять плетеную корзину, она соскользнула обратно в грязь. Сотни ягод, которые я собрала, вывалились, и я в панике оглянулась, чтобы увидеть, как солдат презрительно смеется, безмолвно издеваясь надо мной.
Я опустилась на колени и начала собирать ягоды. Мои руки дрожали так сильно, что я не могла сосредоточиться, и каждый раз, когда я поднимала горсть ягод к корзине, я роняла столько же, сколько подбирала. Мне не нужно было поднимать глаза, чтобы знать, что он все еще смотрит на меня. Я чувствовала его напряженное внимание, как будто он мог каким-то образом видеть сквозь одежду. Если бы я побежала, они бы застрелили меня, а я была слишком напугана, чтобы мыслить достаточно ясно. Мне нужно было срочно придумать какое-то дело, которым я могла бы заняться и которое позволило бы вывести меня из-под его наблюдения. Я застыла под его пристальным раздевающим взглядом, выставленная на всеобщее обозрение