Рогоз. Марат Даишов
мучительно изматывали Дмитрия, буквально подрывая всё его здоровье. Вскоре у него проснулся интерес к своему дяде. На некоторое время он превратился в следователя: делал запросы в инстанции, встречался с родными и близкими людьми дяди. Он выяснил, что этот молоток – часть золотого запаса, история которого была кровавой и запутанной. Золото переходило от одного хозяина к другому, мистически влияя на судьбы их обладателей. Большевики-троцкисты экспроприировали его у священников, затем оно оказалось у офицеров Каппеля. Ещё чуть позже золото вновь забрали себе красноармейцы. В конце концов, это золото похитили воры у нацистов в годы В. О. В. Одним из этих воров и был не кто иной, как дядя Дмитрия – Александр Борисович, поменявший тогда всю свою жизнь. Он посвятил всего себя изучению истории края. Сам же Дмитрий вернул золото Церкви и принял монашеский постриг.
Моей фантазии тогда было много. Я выдумывал стенограммы допросов, сочинял показания очевидцев и свидетелей. Ответственность же перед читателями стала непосильной ношей. Некоторое сходство с моим произведением я позже увидел в одном из сериалов. Почти полностью написанный рассказ-повесть был удалён мною со всех моих информационных носителей.
Был и третий рассказ или, правильнее сказать, проект. Он имел название «Белая тюрьма». В нём должно было повествоваться об офицере полиции, имевшем паранормальные способности. Некий майор Рыбаков после ранения в голову должен был уйти на покой. Лучший друг Рыбакова, подполковник и по совместительству врач-психиатр Казанцев спас Рыбакова и подписал его медосмотр. Казанцев наблюдал за Рыбаковым и определил у него сразу несколько психических отклонений, однако держал это в тайне. Приступив к работе, Рыбаков раскрывал одно преступление за другим, и не только находящиеся в юрисдикции своего ведомства. Одних это забавляло, других страшно раздражало. В конце концов, непосредственное начальство Рыбакова всё-таки узнало правду, но решило закрыть на это глаза. Когда же пришло время заслуженной пенсии, начальство выдавило Рыбакова на покой. Не найдя себя на гражданке, Рыбаков должен был в моём рассказе самоликвидироваться.
Рассказ не блистал большой оригинальностью, да ещё и разговоры тогда о будущей пенсионной реформе послужили произведению не на пользу. И я отказался от его начинания. Рассказ умер на зачаточном уровне.
Перечисленный мной совокупный труд был тяжёл. Это было некой разминкой, то есть моим активом. За это время я также написал более двадцати стихов. Был и пассив, были сомнения, работы над самим собой по всевозможным возражениям…
Я читал классиков, смотрел фильмы по их произведениям, и это напрочь отбивало желание садиться за перо. Было желание осовременить классические труды… Действительно, было написано много и о многом. Как выразился один из героев писателя классической литературы: «классики переработали всё, не оставив даже объедков». Спасением, казалось, был технический прогресс, который шагал семимильными шагами. Писатели находили себя в раскрытии персонажей, имевших