Серебряные письма. Алиса Лунина
кивнула.
Произнесли на два голоса заклинание «Береги себя!», перекрестили друг друга, поцеловались, обнялись и – разорваны, разъяты.
Сергей перешел мост; серенькая Фонтанка, как Лета, разделила их.
Ольга долго смотрела ему вслед, пока он совсем не растворился в этом туманном, сыром городе.
Вернувшись в квартиру, она подошла к окну в спальне; ей почему-то казалось важным постоять у окна, словно бы это как-то продляло присутствие Сергея в их опустевшей комнате, где еще звучали его слова: «Deus conservat omnia».
Глава 4
Красные пожары
Ольга выполнила данное Сергею обещание – вскоре после их прощания она оставила съемную квартиру и вернулась в отчий дом. Старшие Ларичевы были рады возвращению непутевой дочери, а вот Ксения встретила сестру враждебно.
– Ты мне, кажется, не рада? – прямо спросила Ольга.
– Как ты могла так поступить с Колей? – вздохнула Ксения. – Сломала ему жизнь своей злой шуткой и бросила его!
Ольга тут же вспыхнула:
– Ну так тебе теперь дорога открыта! Бери своего Колю, он совершенно свободен!
Ксения закрыла лицо руками.
Увидев неподдельное отчаяние сестры, Ольга тут же бросилась к ней:
– Прости меня!
Ксения вздохнула:
– Ничего! Я рада, что ты вернулась.
Сестры обнялись.
…Прошлые привычки облетали, как осенние листья; перевелась привычка подавать к утреннему чаю булки и варенье, захаживать в любимую кондитерскую по субботам, покупать книги, заказывать у портнихи новые платья, бегать в синематограф. Сестры относились к происходящим переменам спокойно, как к сезонным изменениям: «Мы же отказываемся от традиции летних чаепитий на дачной веранде осенью и зимой? Ну так и сейчас – временные перемены!» Ольга, правда, сетовала на то, что ее любимый крепкий (чтобы аж зубы сводило) кофе, пришлось теперь заменить на желудевую или ячменную бурду; все остальные лишения, включая даже отсутствие новых платьев и книг, барышни сносили стоически.
По утрам мама с Ольгой отправлялись, как они говорили, «на охоту»; еду теперь приходилось выменивать и добывать.
– Добыла дрянь-селедку и гнилую картошку! – как-то сказала вернувшаяся с рынка Ольга, показывая домашним свои «трофеи». – Больше ничего не смогла.
– А те деньги, что я тебе дал? – вздохнул отец.
– Деньги сейчас ничего не стоят, папа, – грустно улыбнулась Ольга. – Они превратились в фантики. Помню, мы в детстве с Ксютой играли в фантики и притворялись, что это настоящие деньги. Вот и теперь так.
– Они заигрались, – глухо сказал отец, – в солдатики, в фантики. Цена этой детской шалости – миллионы жизней.
– Кто «они», папа? – спросила Ольга.
Отец в ответ только махнул рукой и ушел к себе.
В отличие от своей супруги, не расстававшейся этой осенью с книгой Иова и находившей в происходящем религиозный смысл (мать считала, что у России, по всей видимости, есть некая искупительная миссия