Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века. Антон Нестеров
to brief minutes tell,
Pointing to each his thunder, rain and wind,
Or say with princes if it shall go well,
By oft predict that I in heaven find:
But from thine eyes my knowledge I derive,
And, constant stars, in them I read such art
As truth and beauty shall together thrive,
If from thyself to store thou wouldst convert;
Or else of thee this I prognosticate:
Thy end is truth's and beauty's doom and date.
Я не по звездам мыслю и сужу;
Хотя я астрономию и знаю,
Ни счастья, ни беды не предскажу,
Ни засухи, ни язв, ни урожая.
И не могу вести я счет дождям,
Громам, ветрам, сулить счастливый жребий,
Предсказывать удачу королям,
Вычитывая предвещанья в небе.
Все знания мои в твоих глазах,
Из этих звезд я черпаю сужденье,
Что живы Правда с Красотой в веках,
Коль ты им дашь в потомстве продолженье.
Иначе будет час последний твой
Последним часом Правды с Красотой.
Этот сонет Шекспира, по сути, восходит не только к социальной практике обращений за консультациями к астрологу, но – к особому жанру текстов (ил. 12), имеющих в то время широкое хождение.[85] Шекспир напрямую отсылает читателя к многочисленным астрологическим альманахам и прогностиконам, чрезвычайно популярным в XVI–XVII вв.
Братъя Лимбурги. Зодиакальный человек. Великолепный часослов герцога Беррийского. 1450–1440е гг. Музей Конде, Шантийи, Фрация
Большинство этих изданий до известной степени напоминали по своему содержанию современные отрывные календари (которые, на самом деле, являются их прямыми потомками – вплоть до указания фаз луны и пр.): однако кроме обычного календаря в них содержался прогноз погоды на каждый день года, предсказывалось, насколько год будет урожайным, помечались «счастливые» и несчастливые дни. Как правило, в большинстве альманахов приводилась и картинка с изображением «астрологического человека», когда человеческое тело представало наподобие какого-нибудь коллажа Арчимбольдо, составленного из знаков Зодиака, управляющих тем или иным органом: голове соответствовал Овен, шее – Телец, плечам и рукам – Близнецы, легким – Рак, Лев отвечал за сердце и печень.
Зодиакальный человек. The Kalendar of Shepherdes. London, 1503
Эта своеобразная диаграмма позволяла определить, когда лучше принимать то или иное лекарство, отворять кровь, готовить лечебное питье или бальзам, помогающие от той или иной болезни. Серьезные альманахи содержали также указания на дни и часы затмений и эфемериды – таблицы положения небесных тел на небосклоне, позволяющие читателям самостоятельно составлять гороскопы.
Представляя свой альманах на 1622 год читателю, автор одного из таких изданий, Ричард Аллестри, следующим образом сформулировал, что ждет читателя под обложкой:
Wit, learning, order, elegance of phrase,
Yealth, and the art to length out our days,
Philosophy, physic, and poesie,
All this, and more, is in this book to see.[86]
[Мудрость, ученость, упорядоченное изложение, изящность слога,/ Здоровье и искусство продлить дни нашей жизни,/ Философию, медицину и поэзию/ – все это, и много больше, найдет в сей книге <читатель>].
О роли альманахов в быту той поры мы можем судить
Следует отметить, что история литературы слишком долго была сосредоточена исключительно на истории преемственности шедевров, игнорируя все, что таковыми не являлось. На самом же деле, более-менее адекватное прочтение этих же шедевров возможно лишь с учетом их взаимодействия со всем культурным полем эпохи: философией и юридической практикой, доминирующими стилями изобразительных и пластических искусств, музыкой и пр. Т. е. речь идет о том, что «полем референции» для литературного произведения является обширная зона заведомо нелитературных текстов: для елизаветинской поэзии таковыми оказываются популярные мадригалы, сборники эмблем, трактаты по алхимии, натурфилософии, астрологии, наставления по мнемонике, юридические труды – то, что обычно не попадает в поле зрения литературоведов. В отличие, скажем, от историков, привыкших работать с документами эпохи, литературоведы довольно редко обращаются к первоизданиям – чаще они предпочитают иметь дело с текстами в современных публикациях и с интерпретациями коллег. Для историка его работа начинается с архива. Для литературоведа – с библиотеки его университета, которому порой нет и сотни лет, что отражается на библиотечных фондах. «Постмодернистские» подходы еще больше усугубили описываемую ситуацию – большинство авторов, принадлежащих к этим школам, используют информацию даже не из вторых, а из десятых рук, когда фактура подменяется интерпретацией интерпретации.