Короли городских окраин. Валерий Шарапов
Кольке: – Не балуй там! Второй цех!
Колька торопливо шел по территории, крутил головой, рассматривая огромные вытянутые цеха, за грязными окнами которых деловито сновали темные силуэты, мерно гудели станки.
Он с трудом потянул на себя дверь с нарисованной двойкой, сделал несколько шагов в темное помещение с тусклым светом и застыл, оглушенный непривычным грохотом. Над ухом раздался хриплый оклик, от которого Колька невольно дернулся, а обернувшись, замер в испуге. Сверху на мальчишку смотрела маска из сморщенных алых рубцов с черной щелью вместо рта и пустой глазницей на месте правого глаза. Левый же сверкал злостью из-под натекшей опухлости века.
– Ты кто такой? – прокричал обожженный человек и для убедительности тряхнул застывшего с открытым ртом пацана рукой в бугристых ожогах.
– Пожарский я, работать, – выдавил из себя Колька, отвести взгляд от пустой глазницы он был не в силах.
Мастер наклонился поближе и прокаркал в ухо:
– Сколько лет?
– Дес… Тринадцать! – выпалил мальчишка и расправил плечи.
Мастер окинул его взглядом: врет, больше 10 ему не дать. Тощий, но жилистый, широкий разворот плеч, а кисти с длинными пальцами уже наливаются юношеской силой. Можно попробовать мальчишку за станком, выбора все равно нет. Работников катастрофически не хватает, Красная армия страдает от дефицита деталей, патронов, обмундирования. И начальство звонит, требует, грозит всеми карами за невыполнение плана. За станками стоят старики, дети, женщины.
– Родители где? – рявкнул мастер.
– Отец на фронте, мама с сестрой сидит, она маленькая, – крикнул Колька и с ужасом понял, что забыл про бас.
– Раздевалка. – Изуродованный обрубок указал куда-то в темноту слева. – Портфель там свой оставь. Мешок, щетку и совок бери в углу: сегодня на уборке. По полу стружку железную у станков скидывай в мешок. Завтра в восемь чтобы здесь был, метрику у матери возьми для бухгалтера. На фрезе буду учить.
Так потекли рабочие будни: подъем под Наташкино хныканье, ледяная вода из ведра на кухне. Руки в рукава подранной отцовской телогрейки, а по дороге кусочки сухаря в рот и смачное ощущение на языке их пшеничного вкуса. Потом десять-четырнадцать часов изнурительной работы у станка с единственной радостью – перерывом на обед.
Основную часть зарплаты забирали на оплату питания в столовой, а остаток Колька отдавал матери. Наташка перестала кашлять, а у матери исчез взгляд побитой собаки. Закончилось сосущее чувство голода, зато теперь Николаю все время хотелось спать: от жужжания станка закрывались глаза, руки норовили схватиться за вращающиеся детали. Но тут над ухом раздавался окрик одноглазого мастера Тарасова, который, зная о вечной сонливости малолетних работников, то и дело устраивал им перекличку, чтобы не задремали и не свалились с ящиков прямо на станки.
Бывший сапер выжил после взрыва вражеской мины, но получил ожоги и остался без нескольких пальцев. Через полгода мучительного лечения