Проигравший. Илья Стогоff
из нападающих, вытащив из-за голенища валенка финский нож с тяжелой рукояткой, воткнул лезвие ему в горло.
(Какие белые у них лица… какие черные глаза…
Какой белый снег… какое черное небо…
Почему у них такие волчьи повадки?..
И почему все-таки город так пуст?..
Может, он совсем и не настоящий?)
Сорвав-таки у него с шеи крест и обшарив карманы, они бросились бежать в переулок. Никого не было в этот час на улице, никто не свистел и не кричал «Держи их!», но они все равно побежали. А он, спустя меньше чем минуту, умер, и его пустые глаза были устремлены в небо и еще немножко на угол большого серого здания, это небо от него заслонявшего.
Здание, на которое смотрели мертвые глаза молодого священника, было построено всего несколько лет назад. На первом этаже там имелась «Французская кондитерская купца Сучкова с сыновьями». Тот планировал торговать пышными булками, испеченными по европейским рецептам, да только быстро сполз к торговле все-таки водкой, потому что водка прибыль давала, а булки – почти нет. Публика туда теперь ходила такая, что окрестные жители стали называть заведение «Сукин и сын». Потом, с началом германской войны, водочную торговлю в столице запретили, и купец уехал в Европу, да так вместе с сыновьями там и пропал. Помещение булочной несколько лет простояло заколоченным.
Заново откроют его только лет через семь. Бывшая булочная превратится в рабочий клуб имени философа Фейербаха. По стенам, где когда-то висела реклама сучковских булок, развесят портреты бородатых иностранных марксистов. Власти будут планировать в клубе чтение лекций и открытие секций по интересам, да только из всех клубных мероприятий рабочих заинтересуют лишь танцы по вечерам с пятницы на субботу. На танцах станут играть два аккордеониста, одному из которых Фимка Грузчик как-то в драке выбьет глаз, чтобы тот, зараза, не пялился на грудастую хохотушку Любку с ситценабивной фабрики.
Еще через двадцать лет соседнее с клубом здание заденет немецким снарядом. Восемь коммунальных квартир (по две на каждом из четырех этажей) превратятся в груду щебня. Жители дома, которые пытались укрыться от обстрела в подвале, так там и останутся. Их тела извлекут наружу только через четыре года, уже после окончания войны, когда станут разбирать завалы. Газеты тогда опубликуют призыв к горожанам восстановить и достойно украсить город великого Ленина, и горожане как один выйдут на коммунистический субботник.
Рабочий клуб после этого решено будет заново не открывать. Вместо этого в помещении появится обычный кафетерий. Еще несколько лет спустя в кафетерии установят первые в городе венгерские кофейные аппараты. До этого под словом «кофе» в Ленинграде обычно имелась в виду цикориевая бурда пополам со сгущенным молоком. А теперь можно будет подойти к стойке, брякнуть в блюдце мелочью и сказать, как в иностранном кино:
– Маленький двойной, пожалуйста!
За этим