Чтобы что-то вспомнить – надо это пройти. Василий Гурковский
я вынимал подушку и делал обзор их комнаты. Сверху было хорошо все видно – и лежащую на тумбочке губную гармошку Пауля. Наверное, страстное желание поиграть на ней, да хоть бы подержать в руках, сделало из меня сперва балалаечника, потом гармониста и баяниста. А тогда, я вожделенно ласкал её глазами и любовался на расстоянии. Было у них в разных местах много всевозможных консервов. Особенно в овальных банках, рыбные, судя по этикеткам, я таких никогда не видел. У них все было как-то упаковано – и печенье, и хлеб, и кофе. Постепенно я осмелел и, наклонив предварительно голову, просовывал её сквозь узкую стенку. Так было больше видно, главное ближе…Я находился в раздвоенном положении – голова в комнате немцев, а туловище – на печке. И вот в таком положении и застал меня однажды Людвиг, не знаю, то ли они раньше вернулись с работы, то ли я увлекся, но он меня поймал. Мне бы надо было опять наклонить голову и вынуть её из окошка, вместо этого я дергался как заяц в петле и плакал. Прекрасно понимая мое положение, Людвиг встал на койку и начал меня щипать, щелкать по носу, орать и т. д. Я не мог это больше терпеть и – …выдернул-таки голову из окна-капкана, сняв при этом с подбородка все то, что его покрывало и упал со страшным криком на печку. Хорошо, что бабушка была на кухне. Увидев голую кость на моем подбородке и льющуюся с него кровь, она подставила стакан, дала выпить мне то, что в него набежало, промыла все содой и подвязала. Шрам через всю бороду так и ношу до сих пор, как память о тех квартирантах и моей беспечности.
Вообще, старший из немцев, Людвиг, был все время не равнодушен ко мне, может у него были свои дети дома, но он был неравнодушен исключительно со стороны садистской. Особенно, когда был пьяный. Он, я уже говорил – и так был черт без грима, а если еще сделает «рога» из своих рыжих волос и начнет меня гонять по кухне, отсекая от входа на печку, куда я мог бы спрятаться, и попутно по-немецки орать – выдержать было невозможно. Спасало то, что кто-нибудь из его коллег заходил и пытка прекращалась. Так было довольно часто, пока чуть не закончилось трагически.
В один из субботних дней, когда немцы были на охоте, бабушка выпустила меня погулять во двор, а сама что-то делала в сарае. Часового днем не было. Автомобиль Людвига стоял у дома. Я увидел – возле машины валяется что-то желтое, с проводками. Поднял. Откуда мне было знать, что это разбитая электрическая лампочка от автомобиля. До того времени, я никаких электрических ламп не видел. Кто-то, видимо, из чужих ребят, разбил на машине Людвига обе фары, а я подобрал выпавшую лампочку и взял с собой на печку, как игрушку. До того времени ни о каких игрушках я не имел понятия….
Немцы вернулись с охоты и Людвиг, как хозяин, первым увидел, побитые фары. Он вбежал на кухню, увидел, что я играюсь лампочкой, что-то страшно заорал и сделал то, что и делали везде фашистские оккупанты в подобных случаях – вытащил пистолет и выстрелил в меня, трижды. Я с перепугу забился в угол между вытяжной трубой от печки и грубой от плиты, а он стрелял, стоя на полу. Стрелял, с каждым выстрелом забирая вправо…ко