Я дрался в Новороссии!. Федор Березин
тело предусмотрительно прихваченной простынкой и тихонько тронулись.
Покрывало отбросили пограничники. Сверили Федора с фотографией на паспорте, бдительно ощупали сено под покойным, долго созванивались по телефону, и в конце концов дали от ворот поворот:
– Вы нигде не переходили границу официально, а этот, – кивнули на телегу с умиротворенно лежащим Федором Максимовичем, – должен идти уже как груз. Через таможню. Надо декларировать.
– Да вы что, ребята? Домой же везем. Человек умер, – опешил Степан, взявший на себя роль переговорщика.
– А откуда мы знаем, где и как умер? Может, возите специально, выведывая секреты.
– Какие секреты? – простодушно не понял Степан.
– Ну, железная дорога рядом. Да мало ли что задумали. Вон, мотаетесь на танках вдоль границы. Что у вас на уме, откуда нам знать. Давайте назад, пока лошадь не конфисковали. Или ищите какие хотите справки. Назад.
Из машин, стоявших в очереди на пересечение границы, недовольно засигналили. Орлик нервно загарцевал, пытаясь развернуться с оглоблями в узеньком, огороженном бетонными блоками, коридоре.
– Сейчас, сейчас, – бормотал Степан, стыдясь своей нерасторопности при всеобщем внимании.
Трояк тоже прятал глаза. А вот с лица Федора Максимовича покрывало на разбитой дороге сползало раз за разом, позволяя ветерку легонько перебирать его седые волосы.
– Слава Украине!
– Героям слава! – вдруг раздалась из узкой полосы парка, тянувшегося вдоль дороги, знакомая по телевизору речовка.
– Хто не скаче, той москаль.
– Про нас, Колька, – с грустной усмешкой посмотрел на попутчика Палаш. На телегу пока не садились, шли рядом с покойным. Но ускорили шаг, подстегнув вожжами Орлика – от греха подальше.
– Москаляку на гиляку.
– Что такое гиляка? – уже не без тревоги полюбопытствовал Степан. Трояк сидел на Украине, за столько-то лет язык поневоле выучишь.
– Виселица.
Степан проворно вспрыгнул на телегу, кивнул напарнику – поехали отсюда.
– Хотя правильнее – шибениця, – попытался успокоить Трояк, словно на ней, шибенице, висеть было приятнее, чем на гиляке.
А шум митинга нарастал, впереди через низенькую ограду стали перепрыгивать люди, пробуя останавливать машины. Первые успели увернуться, но толпа густела, и перед Орликом улицу наконец закупорили.
– Хто не скаче, той москаль, хто не скаче, той москаль, – запрыгала вокруг машин молодежь.
Орлик задергался, не понимая шума, а тут и к экзотическому транспортному средству подскочило несколько человек.
– Хлопщ, ынь не скаче. Москалюка. Треба конфюкувати. На донецький фронт.
– Або нехай за него скачуть дщи.
Степана и Трояка оторвали от телеги, задергали, вовлекая в общий ритм скачки. Палаш несколько раз подпрыгнул, лишь бы отстали и не принялись потешаться над телом соседа. Да и с какого рожна отдавать им лошадь.
Его