Второй сын. Эми Хармон
глубоко внутри пустоты. Но теперь она жалела, что не осталась в старых штанах Хёди и в его блузе. Жалела, что у нее на голове не было больше спутанного грязного колтуна, который расплели женщины из Лиока. Та девчонка осталась бы Гислой, даже если бы ей сменили имя. Но в этом платье с чужого плеча, с гладкими чистыми волосами она превратилась в Лиис из Лиока. От Гислы в ней больше ничего не было.
– Король Банрууд, позволь представить тебе Лиис из Лиока, – сказал Лотгар.
Король смерил ее равнодушным взглядом, но, когда он заговорил, в его голосе слышалось недоуменное восхищение:
– Сколько ей лет, Лотгар? Она похожа на женщин твоего клана: золотые волосы, синие глаза, дурной нрав. Разве не таковы все женщины Лиока?
– Ей десять лет, государь, – наобум заявил Лотгар.
Король недоверчиво вскинул брови:
– Где ты нашел ее, Лотгар?
– Ее даровал мне Один, государь. – Окружавшие Лотгара мужчины расхохотались, но король скривился, раздраженный бессмысленным объяснением ярла.
– Откуда ты, девочка? – спросил у Гислы король.
– Я Лиис из Лиока, – сказала она, не отводя взгляда.
Глаза у него были черные, немигающие. Гисле показалось, что, глядя на короля, она летит в бездну.
– Хорошо. Теперь ты Лиис из Сейлока. Лиис с Храмовой горы. Однажды ты станешь настоящей красавицей. Мне не терпится это увидеть.
– Она и теперь Лиис из Лиока, государь, – возразил Лотгар, но в его словах не было больше смысла, и все это знали. Он все равно оставит ее на Храмовой горе.
– Они будут жить в замке, под моим присмотром, – сказал Банрууд, возвысив голос, так, чтобы его услышали все собравшиеся. А затем двинулся к своему дворцу, словно давая понять, что разговор окончен.
– Ты говорил, что их вырастят хранители, – возразил Лотгар. – В храме.
– Они будут расти с моей дочерью, в моем доме, – парировал Банрууд. – Теперь все они – принцессы Сейлока.
По толпе представителей кланов пронесся ропот, и король жестом подозвал к себе охрану.
– Отведите дочерей в замок, – приказал он. – Их ждет пир.
– Они послушницы храма, – пророкотал чей‐то голос, и стражи короля застыли, не зная, как поступить.
Посреди площади, в свете полной луны, стоял глубокий старик. Черные глаза и черные губы зияли у него на лице, словно ямы на светлом песке. Пока король осматривал девушек, он вместе с братией сошел со ступеней храма, но толпа, отвлекшись, ничего не заметила.
– Таков был уговор. Они будут жить в храме, под опекой хранителей, – продолжал старик.
От его скрипучего голоса волосы на затылке у Гислы встали дыбом, но она никак не могла понять, что чувствует – страх… или восхищение. В отличие от хранителей, он был одет в черное. Цепкой рукой он сжимал короткий посох, усыпанный драгоценными камнями. Волос у него не было, а бледная кожа, казалось, стекала с его лица и таяла в свете луны. Но его голос был силен, а власть еще сильнее. Ярлы, завидев его, сразу осмелели.
– Верховный