История одиночества. Дэвид Винсент
деятельности. «Божественное созерцание, – настаивает Крузо, – требует состояния души, не прерываемого никакими чрезвычайными движениями или вмешательством страстей; а это, утверждаю я, гораздо легче получить и испытать в обычном течении жизни, нежели в монашеской келье или в принудительном заточении»[105]. Толпа, особенно в столице, не помеха, а подходящее условие для дисциплинированного, продуктивного размышления:
Поэтому ясно, что, как я не вижу ничего похожего на уединение в вынужденном заточении на острове, где мысли не имеют формы, подходящей для уединенного состояния, точно так же могу я утверждать, что гораздо больше наслаждаюсь уединением среди величайшего в мире человеческого собрания, то есть в Лондоне, где я пишу эти строки, чем когда-либо за все свое двадцативосьмилетнее одиночное заключение на заброшенном острове[106].
Это был вопрос о необходимом, а также и об осуществимом. Создатель Крузо не сомневался, что произвольно абстрагироваться от сложных сетей отношений, в которых он жил и работал, было абсолютно практическим решением. Его герой настаивает, что «всеми сторонами совершенного одиночества нужно так же полно наслаждаться, если мы того желаем и если достаточно подготовлены, – даже в самых густонаселенных городах, и в спешке разговоров, и в галантности двора, и в суете наших дел, – как и в пустынях Аравии или Ливии или же в одинокой жизни на необитаемом острове»[107].
В силу своей природы абстрагированное уединение оставило о себе мало свидетельств, но все же можно утверждать, что в переполненных домашних интерьерах, где большинство людей жило большую часть времени, охватываемого этим исследованием, оно и было основным средством достижения благ, традиционно востребованных для физической изоляции. Оно требовало некоторого навыка концентрации и могло варьироваться по времени от нескольких минут созерцания или мечтания до продолжительного погружения в какое-то уединенное дело или развлечение. Часто оно было связано с тем или другим типом сетевого уединения, самый очевидный пример – погружение в чтение книги прямо посреди шума домашней жизни. В домах среднего класса оно проявлялось в способности хозяев считать себя вполне одинокими в присутствии трудившейся вокруг прислуги. На протяжении всего этого времени оно будет испытывать влияние технических инноваций и, как будет показано в восьмой главе, достигнет пика с появлением мобильного телефона, позволяющего отправлять и получать текстовые сообщения.
Общими для разных реакций на модерн и разных категорий уединения были вопросы класса и гендера. Авторы конца XVIII – начала XIX века, писавшие об одиночестве и, шире, о меланхолии, не сомневались, что их главная забота касалась хорошо образованных мужчин[108]. «Напряженная и непрерывная работа мышления», как писал Томас Арнольд, – вот основная причина безумия[109]. Лишь обладатели зрелого, уравновешенного ума способны вынести опасности изоляции
Ibid. P. 61.
Ibid. P. 59.
Ibid. P. 66.
О связи меланхолии с интеллектуальными усилиями высокообразованных мужчин см.: