По агентурным данным. Фридрих Незнанский

      Здравствуйте, Алекс! Долго не отвечала, так как не уверена, что Вам вообще интересно наше общение. Пятнадцать лет – действительно очень большой промежуток времени, я об этом не подумала. Но я так явственно помню лето восемьдесят девятого, когда мы с бабушкой гостили у вас в Пенсильвании, что мне казалось, для Вас это такое же свежее воспоминание.

      Мне было шесть лет, это верно, но я помню все до мельчайших подробностей. Помню, как ночевала в Вашей башне, и утром мы будили город. Вы заставляли погаснуть ночные фонари, зажечься темные окна спящих домов, Вы колдовали над городом, и он подчинялся колдовству. Вы, конечно, этого не помните, но для меня это было (и остается!) самым настоящим чудом.

      Я помню каждое мгновение. И особенно Макса – он разрешал мне называть его по имени, я так и называю его про себя все эти годы. Помните, на третий день нашего приезда он повез нас в лес, собирать дикий виноград. Он учил меня слушать привычные звуки и находить в них новые оттенки, иные, непривычные звучания. Он учил меня видеть то, что никогда не откроется беглому, равнодушному взгляду. А помните виноградный куст, куда я погрузила руки, и они как будто обагрились кровью?! И то, как я слизывала с ладоней виноградный сок… Разве это забудешь? И я на всю жизнь (надеюсь) сохраню в себе то, что так щедро он подарил мне тогда – умение видеть и любить мир.

      Я помню Вашего замечательного пса Лео. Конечно, его уже нет в живых. Но самое печальное, что нет в живых ни моей бабушки Марины, ни Макса.

      Вы не пишите о том, как умер Макс, а бабушка умерла от инфаркта. Можно сказать на скаку, так как всю жизнь так и не расставалась с лошадьми. И у меня любовь к ним от нее, это несомненно. Можно сказать, у нее была легкая смерть. И можно сказать также, что умереть в восемьдесят три года – достаточно естественно. Но не для нас, тех, кто ее любил.

      Я переживала это так остро, что едва не бросила учебу. Мы были с ней очень близки. И делились всем, что было на душе. Я знаю, что до конца дней главной ее болью было то, что она утратила записки деда, Егора Петровича Хижняка. Что доверила их не тому человеку. Но кто же знает, что близкий друг может оказаться не тем человеком? Это всегда неожиданный удар.

      Я была бы счастлива, если бы смогла воскресить память о моем деде, это было бы памятью и о Марине.

      Еще раз простите, что явилась Вам тенью из прошлого, которое для Вас, наверное, не так уж много значит. Вы, как я знаю, успешный журналист и, видимо, поглощены своей профессией.

      Можете не отвечать мне.

      Алиса