Последнее слово. Фридрих Незнанский
тогда она снова начинала страдать, принимая эту правду. Мучиться, переживать из-за своей нелепо теперь уже сложившейся жизни, хотя еще месяц-два назад она и не мыслила думать о себе в таком ключе…
Она смотрела на Игоря, сидевшего за обеденным столом на обычном месте ее мужа, в углу, у стены, на кухне, слушала его рассказ о встрече со старым чекистом, который чрезвычайно заинтересовался судьбой подполковника Савина, и фактически не различала слов.
Было уже поздно, шел одиннадцатый час. Кухонный телевизор она выключила, чтобы не мешал разговору, но Игорь, превосходно знавший, с какой системой он имеет дело, попросил включить и, наоборот, сделать звук погромче. И по этой причине он близко наклонялся теперь к Кате и негромко говорил, почти шептал ей в самое ухо, рассказывая о теме разговора и о предложении Шляхова взять даже оплату труда адвоката на свой фонд. И она слушала, кивая, а сама внимательно наблюдала, как шевелятся губы Игоря, как небрежным, привычным движением он подносит ко рту сигарету, делает долгий вдох, а потом какое-то время, словно размышляя о сказанном, держит дым в себе, выпуская его тонюсенькой струйкой.
Савин никогда не курил, она – тоже, поэтому в доме и была-то всего одна тяжелая хрустальная пепельница, которую доставали, когда приходили гости. Но в последнее время это происходило все реже, и вот снова пришлось. В пепельнице уже было несколько скомканных, докуренных почти до желтого фильтра окурков. И Катя смотрела на них, как на что-то новое, необычное, уж во всяком случае для себя. Будто эти окурки каким-то совершенно непонятным образом символизировали быстро назревающие изменения в ее жизни, о которых она вполне искренне боялась даже думать. Но ведь Игорь же говорит, что новый адвокат – не тот, которого настоятельно советовал ей взять Головкин, а совсем другой, тот, что будет сражаться за Николая как барс, – сможет сделать даже невозможное. И значит? А что – значит? Разве они Николая так просто отпустят? Нет, у них система, и, чтобы знать об этом, совсем не обязательно разбираться в сокровенных тайнах их службы. Но это будет означать, что как бы и чего бы кто ни говорил, чего бы ни доказывал, но доля вины за содеянное все равно за Николаем будет числиться. И они даже эту малую, может, совсем незначительную долю, дольку не оставят без наказания. А раз так, то о чем же думал Николай, когда шел на такой шаг? Разве он думал о ней, о своей единственной жене? О чем он вообще думал?! Наверное, прежде всего о себе, о своих служебных проблемах, о принципах, в конце концов, которые так его подвели. Если дело в принципах… Это Игорь теперь для него так старается, и его она может понять, потому что… ну потому что он ее любит. По-прежнему, как тогда!.. А как же она? Ну почему ей так сладко, почти до слез приятно смотреть сейчас, как он курит?..
– Ты не слушаешь меня?
Этот вопрос она скорее поняла, словно прочитала по движению его губ, чем услышала.
– Нет, я пытаюсь… – почему-то немного испуганно произнесла она. – Наверное, я просто задумалась…
– О чем,