Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1. Петр Дружинин
гордости у советского народа, любви к историческому прошлому нашей Родины»[107].
Третий раздел – «Антиленинские взгляды некоторых историков по национальному вопросу» – содержал разбор ошибок в изданных недавно «Истории Казахской ССР» и «Очерках по истории Башкирии». Подчеркивалось, что в них
«проводится точка зрения реакционного буржуазного национализма на историю нашей Родины ‹…›. Россия изображается в этих исторических работах как злейший и самый опасный враг нерусских народов, а присоединение указанных народов к России рассматривается как абсолютное зло для них. Вместе с тем в этих работах не показывается ведущая роль русского народа в образовании и развитии многонационального государства в России»[108].
Заключалась записка словами:
«Ввиду явного неблагополучия в области исторической науки и вредного влияния на молодые кадры историков и на учащихся средней школы и вузов ошибочных взглядов некоторых советских историков, требуется основательно поправить положение дел в Институте истории Академии наук СССР и в “Историческом журнале”»[109].
Документ был снабжен дополнением «О настроениях великодержавного шовинизма среди части историков». Здесь отмечалось, что пропаганда ура-патриотизма нашла столь сильный отклик, что некоторые (в том числе академики Е. В. Тарле и Б. Д. Греков) стали в своих выступлениях манкировать классовым подходом и классовой оценкой исторических явлений, перенося «отношения, сложившиеся в советской стране, – единство советского народа и советского государства – на историческое прошлое»[110]. Это также вызывало беспокойство авторов записки.
Кроме собственно аппаратной работы ЦК, созыв совещания историков, так же как и философское совещание, был инспирирован извне. И если роль детонатора для созыва философского совещания исполнил З. Я. Белецкий, то для исторической науки этим спусковым механизмом явилась инициатива одного из ведущих историков СССР, заместителя директора Института истории АН СССР, члена-корреспондента (впоследствии действительного члена) Академии наук СССР Анны Михайловны Панкратовой[111].
Будучи специалистом по истории рабочего движения и членом ВКП(б) с 1919 г., она имела и некоторые пятна в биографии – в 1917–1918 гг. она входила в партию левых эсеров[112]. Из потока ее обращений в ЦК 1942–1944 гг. особенно важны два письма. Первое (от 2 марта 1944 г.) направлено на имя секретаря ЦК А. А. Жданова, который именно в связи с совещанием историков начинает в 1940-х гг. возвращаться на идеологическую арену; в письме Панкратова призывает вмешаться ЦК, «поскольку война требует ясности, принципиальности и твердости не только в политике, но и в пропаганде, а в последней – история в условиях войны занимает важное место»[113]; также она критикует Г. Ф. Александрова за плохое руководство «историческим фронтом». Второе письмо (от 12 мая 1944 г.), направленное на имя
Там же. С. 197.
Там же.
Там же. С. 201.
Там же. С. 202.
Поводом, побудившим А. М. Панкратову осмелиться беспокоить секретарей ЦК, послужило следующее: написанная под ее руководством коллективная монография «История Казахской ССР с древнейших времен до наших дней» (Алма-Ата, 1943), выдвинутая на соискание Сталинской премии, получила отрицательные отзывы и лишилась премии. В таком повороте событий А. М. Панкратова видела (очевидно, не без оснований) личную неприязнь к ней со стороны некоторых историков, в том числе академика Е. В. Тарле, что и побудило ее взяться за перо. Естественно, в своих письмах она ставила вопрос шире личной обиды, да и сводить ее обращение в ЦК исключительно к сведению счетов было бы неверным.
Научные кадры ВКП(б). С. 141.
Письма Анны Михайловны Панкратовой / Публ. Ю. Ф. Иванова // Вопросы истории. М., 1988. № 11. С. 55.