Война – дело семейное. Перехват. Инна Георгиева
из бардачка помаду.
– Пускай думает, что я хотя бы старалась, – заявила, разрисовывая губы.
А затем быстро, не давая себе шанса передумать, взбежала по ступеням.
Дверь открыл Ганс – старый приятель отца. Отчаянный вояка, он несколько раз попадал в плен, был серьезно ранен, в результате чего охромел, стал шепелявить и ослеп на один глаз. Вторым же злобно сканировал окружающий мир, пытаясь опознать врагов. Короче, худшего кандидата на роль дворецкого найти сложно. Но отцу, который к Гансу питал почти братские чувства, на это было плевать, а мать-аристократка ни за что не позволила бы себе пойти на открытый конфликт с мужем. Потому Ганс уже столько лет служил в особняке, что я с трудом представляла свое возвращение домой без его картавого и по-военному краткого:
– Идите в оранжерею, мэтр. Вас ждут.
– Отец там? – спросила с надеждой. Мне ответили очень красноречивым взглядом. – Понятно…
Надежда не оправдалась. Папенька смылся, откупившись мной. Что ж, я была к этому готова.
– Добрый день! – с приклеенной улыбкой постучала в дверь оранжереи. – Мама?
– Джейн! – Из глубокого плетеного кресла поднялась Эленор Стрэтон, моя драгоценная родительница. Высокая, худощавая – те, кто знаком с Эленор, не могут поверить, что она родила шестерых детей. Мама не потеряла своей привлекательности и выглядела значительно моложе своих лет. Хотя, возможно, дело было в тех нечеловеческих усилиях, которые она тратила на поддержание внешнего лоска.
«Представляю, какое количество шпилек у нее в волосах, – подумала я, глядя на конструкцию из темно-каштановых прядей, возвышавшуюся на маминой голове. – И закрепителя столько, что к камину ей лучше не подходить».
Мама в свою очередь пробежала по мне глазами, с недовольством (а как же иначе?!) качнула головой и обернулась к подруге:
– Брагислава, познакомьтесь. Моя дочь, Джейн Доусон.
Я мысленно покачала головой: Эленор, Фенрир, Брагислава – за что аристократы так ненавидят своих детей?
А мамина подруга одарила меня еще одним чопорно-презрительным взглядом и уточнила:
– Дочь? Та самая, которая не замужем?
– Та самая, которая единственная, – мрачно ответила я и по маминому лицу поняла, что разговор у нас не задастся.
– А сколько тебе лет, Джейн? – внезапно спросила леди. Я скользнула по ней глазами: тоже высокая, никак не ниже мамы, симпатичная, с толстой длиннющей косой, короной уложенной на голове. Надо признать, прическа ей шла. Такие «короны» вообще хорошо смотрятся вместе с глазами, в которых отражено абсолютное презрение ко всему живому. И от этого нелюдя я ожидала такта! Да было странно, как она меня в лоб неприкаянной старухой не обозвала!
– Со всем уважением к вашим аристократическим корням, леди, – начала я, но меня решительно перебили:
– Ей шестьдесят