Темный карнавал. Рэй Брэдбери
Возвращения.
Ветер сразу стал дуть сильнее, звезды на небе запылали яростнее костров, гомон усилился, танцы ускорились, а пьянство стало более позитивным. Вокруг Тимоти происходила куча интересных вещей, и все надо было услышать и посмотреть. Тьма бурлила, пузырилось, лица перемешивались, исчезали, появлялись снова – и снова уходили. Мама, казалось, была одновременно везде – высокая, грациозная, ужасно красивая. Она то и дело кланялась гостям и убегала дальше, а Отец следил за тем, чтобы все до одной чаши были полны.
Дети играли в гробики. Гробы были поставлены в ряд, а дети должны были ходить вокруг (и Тимоти вместе с ними). Шагать начинали по звуку флейты. Постепенно, один за другим, гробы убирались, и так же, сражаясь за полированные интерьеры, один за другим выбывали участники. Один, два, четыре, шесть, восемь – пока не остался только один гроб. Тимоти осторожно шагал вокруг него, периодически натыкаясь на своего Кузена Роби. И вот флейта вновь остановилась. Как суслик в нору, Тимоти нырнул в гроб – и все захлопали.
Чаши с вином вновь были полны.
– Ну, как Лотта?
– Лотта?
– Как, вы не слышали? О, это просто неописуемо!
– А кто такая Лотта, мам?
– Тс-с. Это сестра Дяди Эйнара. У нее тоже крылья. Продолжай, Пол.
– Лотта пролетала над Берлином, и по ней открыли стрельбу, приняв ее за британский самолет.
– Самолет?!
И разом все надутые щеки лопнули, легкие вытолкнули воздух, а руки хлопнули по бедрам. Смех обрушился, как Ниагарский водопад в Пещере Ветра.
– А что с Карлом?
– Вы про малютку Карла, что живет под мостами? Бедняга Карл. Как же он будет жить? Во всей Европе не осталось ни одного целого моста. Все разрушены, все. Если Карл еще жив, то уж точно остался бездомным. Сегодня в Европе беженцев больше, чем смертным кажется на первый взгляд.
– Да что вы говорите? Все мосты? Бедный Карл…
– Ой… Вы слышите?
Все затаили дыхание. Вдалеке городские куранты начали отбивать шесть утра. Праздник подходил к концу. Словно по команде, в такт ударам часов, сто голосов затянули песню, которую пели уже лет четыреста, – песню, которую Тимоти не знал и не мог знать. Обнявшись, они пели и медленно кружились в такт, а где-то в холодной утренней дали городские часы отбивали за ударом удар, пока не смолкли.
Тимоти тоже запел с ними.
Он не знал ни слов, ни мотива, но все равно запел, и все у него выходило на удивление ровно и хорошо – и мелодия, и слова. В конце куплета он посмотрел на лестницу и на закрытую дверь наверху.
– Спасибо, Сеси, – прошептал он.
И прислушался. А потом добавил:
– Да ладно, все нормально, Сеси. Я уже простил тебя. Я же знаю, что это ты.
Он просто расслабился и ничего не делал – а его рот двигался сам по себе, и слова выходили из него чисто и мелодично, в нужное время и в нужном ритме.
Вокруг все шуршали и говорили друг другу «до свидания». Мама и Папа, братья и сестры, страшно счастливые, выстроились