За столбами Мелькарта. Александр Немировский
голос пророка. Стало так тихо и пусто, что Мисдессу показалось, будто он остался один в этом городе, будто и его бросили, как никому не нужную вещь. И в этот миг он понял, что сердцу его дороги не эти стены и не эти выбоины на мостовой, а люди, для которых он всю жизнь лепил горшки и светильники, с которыми он торговался из-за гроша, с которыми он жил.
Окинув взглядом груду вещей у своего дома, Мисдесс подошел к гончарному колесу и решительно взвалил его на плечи.
– Идем, Шимба! – нетерпеливо крикнул он жене.
Женщина удивленно посмотрела на мужа. И его охватило это безумие? И он хочет покинуть родной дом и искать счастья на краю света? А подумал ли он о ней, о жене своей, которая скоро принесет ему первенца?
– Идем, Шимба! – повторил горшечник. – Долго ли я тебя буду ждать?
Схватив какой-то узел, женщина поспешила за мужем.
В гавани
Солнечные лучи отражались на блестящей поверхности колонн, охвативших гавань большим полукружием. Вдали громоздились городские строения, а над ними, упираясь в небо, высился величественный акрополь Бирса. Прикрепленные канатами к кольцам мола, стояли длинные военные корабли и широкие гаулы[35] с опущенными парусами. В порту кипела работа. Полуголые рабы, согнувшись под тяжестью груза, проходили по гнущимся доскам. Мелькали тела – черные, желтые, бронзовые, белые. Слышался свист плетей. Доносились крики:
– Живей! Заноси! Пускай!
Гискон и Мидаклит сидели на пустых глиняных сосудах у сходен и смотрели на корабль с развевающимся на носу флагом суффета. Это «Сын бури», главный корабль, гордость всего карфагенского флота. На его постройку пошли кедры ливанских гор – из них вытесали эту стройную мачту; италийские сосны – из них сбили палубу; корсиканский бук – из него сделали весла; кипрская медь – из нее выковали таран; драгоценное черное дерево – из него вырезали карлика Пуам[36], того, что красуется на носу чуть повыше тарана.
Выпученные глаза карлика устремлены вдаль. На выпуклых щеках, на волосах, покрытых позолотой, блестят брызги. Гискон слышал когда-то от отца, что Пуам научил людей добывать огонь и ковать железо. «Вот почему у Пуама надуты щеки», – думает мальчик.
– На моей родине этих карликов называют пигмеями, – заметил грек. – Гомер говорит, что пигмеи живут на берегу Южного океана.
«Опять Гомер! – подумал мальчик. – О чем бы ни шла речь, ученый грек всегда сводит ее к своему Гомеру. Наверное, этот Гомер какой-нибудь могущественный греческий царь или завоеватель, а может быть, такой же мореход, как Ганнон».
– Расскажи мне о Гомере! – просит мальчик.
– Гомер? Как тебе объяснить получше… – отзывается Мидаклит. – Гомер – царь поэтов. Он завоевал весь мир, но не мечом, а своими звучными стихами. Рассыплются крепкие державы, ветер развеет их прах, а Гомер будет властвовать в своем царстве над умами людей, и не найдется
Гаулами карфагеняне называли широкие парусные суда, служившие для перевозки грузов.
Пуам – по-финикийски «бог молотка».