Все пути твои святы. Ирина Никулина Имаджика
себя, а за всех, кто на Черной ползал в ногах у игигов. О чем он думал? Бежать, на землю родную вернуться. А дальше что? Игиги везде. И на Земле их больше всего, как саранчи на поле. Куда, сука, ни плюнь…
Зашевелился Страус, засветился, крякнул и заскрипел, пугая агрессивную среду. Сразу поле включилось и Виктора отбросило на метр, даже булка у него из рук выпала, которую он не успел в рот запихнуть. Джунгли зашипели и отступили, ушли в тень, спрятались в ночи. И стало тихо, как в у дьявола в сердце. Виктор булочку быстрым жестом засунул за пазуху и склонив голову, побрел обратно, к брюху Страуса. Молча залез и уснул сразу, провалившись в черный сон без видений.
***
Собрали их почему-то не возле озера, как обычно, а на зеленой проплешине, в паре миль от вчерашнего места сбора. Плешь эта была усыпана крупным песком, в котором тонули сапоги, и комбинезон вскоре покрылся зеленым налетом. Тропы отсюда не было видно.
Страусы выстроились, как на параде, только что ноги свои не начистили. Ноги эти и так блестели, как зеркала, и чистить их не было надобности. Арестанты успели перекинуться парой слов, Макс сел и пытался спать в жутко неудобной позе.
Философ посматривал с недоверием на Страусов, переводил вопросительный взгляд на Виктора. Профессор только покинул брюхо своего безумного кибера и теперь лениво прохаживался, поддевая зеленую корку носком ботинка. Ботинки его были на той стадии, когда только чудо не дает рассыпаться в труху. Еще пара дней и от них ничего не останется.
Виктор смотрел и удивлялся тому, что он привык уже жить на этой проклятой богом планете, как научился вставать с первыми лучами чужого солнца, как принял весь этот кошмарный сон за реальную жизнь. От мрачных мыслей его спасла Мэри. В ее глазах было знакомое голодное отчаянье, которое делало ее похожей на дикого зверя: на волчицу или тигрицу. Он незаметно сунул ей в руку вчерашнюю милость Страуса, булочку с маслом.
Она вздрогнула и посмотрела испуганно, потом сообразила и наклонилась вниз, словно хотела шнурки завязать. Съела так быстро, что Страусы даже ухом не повели, антеннами своими блестящими не дрогнули. «Молодец, девочка, – восхитился он, – настоящий солдат, ест и пьет на ходу. Мы отсюда выберемся, я тебе обещаю!». Он сжал кулаки и вдруг ощутил холодную уверенность в правоте своих слов. Слова эти он повторял тысячу раз, как молитву, как плач и в конце концов они стирались, теряли свой смысл. А теперь все было иначе. Он знал, как никогда, что это правда.
Страусы стояли по стойке смирно, не отправляли на тропу, арестантов собрали на ровной площадке, где мог приземлиться небольшой летательный аппарат, все равно какой. Вертолет, звездолет, шаттл, подойдет любой. Эх, судьба моя, не подведи! Все, что сейчас происходило, говорило об одном: прибудут «гости». Он посмотрел на Стефана. Тот о чем-то шептался с профессором, уже сообразил, значит.
– Сейчас прибудут, Варшавски. Что у нас в арсенале?
– Хорошо бы базуки или пару нейтронных зарядов… Да нет же ничего!
– Спокойно!
Он