Детективы старой школы. Николай Громобой
доллары, полученные Михаилом, оказались фальшивыми. Сначала в конторе этому даже немного обрадовались такие добротные фальшивки мало кто может сделать, можно таким образом выйти на производителя. Но, как сказал эксперт:
– Это доллары – «клошары»[3], на рынке они раньше не появлялись, и производитель их неизвестен.
Таким образом, круг замкнулся. Михаилу вежливо предложили уйти из конторы. Витя ушёл вместе с ним. Вспоминая всё это, Михаил вздрогнул: «Вот тут-то и могли срисовать мою внешность». И перед ним ожило лицо заплаканной девушки на соседней скамейке. Это была она – пропавшая учительница. «Ну, держись, – на него накатила волна злости. – Пусть мне ещё оба уха продырявят, но ты у меня заплачешь по-настоящему!»
«Итак, значит, директор музея. Возьму на неделю больничный и всю эту неделю буду с ним, буду с ним на работе, перееду жить к нему на неделю, думаю, согласится, есть у него небольшая страсть к Бахусу, уговорю на этой почве. Коньяка жалеть не буду! Только бы узнать, что ей на самом деле нужно было от него»…
Придя на следующее утро в музей к Мельгунову, Михаил Васильевич из разговора с ним узнал, что учительницу очень интересовали старые дореволюционные документы:
– Она рассказала однажды, – сказал директор музея, – якобы её дед был дворянского рода и происходил из этих мест, потом он пропал без вести во время революции, а бабушка по какой-то причине сменила фамилию и лишь перед смертью рассказала про это отцу учительницы. – Немного помолчав, Мельгунов добавил: – Говорила, что хочет узнать историю своей семьи, но думаю, её интересовало что-то другое.
В его последних словах Михаил заметил какую-то задумчивость, и ему интуитивно почувствовалось, что это не грусть по учительнице, а нечто другое. Директор, казалось, угадал его мысли, поэтому продолжил:
– Мой отец – детдомовец. Фамилию Мельгунов получил от завхоза. В детдом попал после войны в возрасте восьми лет, но, как рассказывал мне, хорошо запомнил внешность своих родителей, и судя по его описанию, они вполне могли быть дворянами. И ещё он помнил, что они жили в очень большом доме с колоннами.
– А что с ними случилось потом? – спросил Михаил.
– Потом он только помнил о том, что ехали куда-то в поезде, а потом отец оказался один на маленькой станции, а что случилось с родителями, было непонятно, – продолжил Мельгунов. – Поэтому я и посочувствовал ей. Мне бы самому хотелось узнать о своих предках, но у меня не было никакой зацепки. А она знала имя и фамилию деда, и даже примерное место жительства.
– Могу ли я посмотреть ваш архив? – спросил Михаил.
– Да, без проблем, – ответил Мельгунов.
К концу закрытия музея голова Михаила, казалось, начала дымиться от всяких «высокопревосходительств», дворянских предводителей и прочих подобных вещей. Его мозг прокрутил наверно больше тысячи фамилий в различных документах того времени, но не было ни одного совпадения
Клошар – по-французски нищий.