Кровавый апельсин. Гарриет Тайс
знаю, что́ совершила.
– А вот я пока нет. Правовые аспекты тоже нужно учитывать, так что давайте не будем спешить.
Краем глаза я вижу, что Патрик кивает.
Мадлен встает, идет к окну, потом обратно. На миг мне кажется, что она сядет рядом со мной на мягчайший кожаный диван, но в последний момент она разворачивается и снова идет к окну.
– Напрасно вы под залог меня вытаскивали. Мое место за решеткой.
– Судимостей у вас нет, проблем с законом прежде не возникало, – после небольшой паузы замечает Патрик. – Суд согласился, что опасности вы ни для кого не представляете. Да и защиту в таких условиях строить гораздо проще.
Мадлен вздыхает, но с Патриком не спорит. Она снова усаживается на диван.
– Все разговоры с нами, адвокатами, носят конфиденциальный и доверительный характер. Следовательно, разгласить их содержание нас не заставят. Проблема возникнет в случае, если при встрече с нами вы скажете одно, а во время судебного разбирательства – другое. Возникнет профессиональный конфуз, означающий, что мы не сможем далее представлять ваши интересы. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – кивает Мадлен.
Я достаю ручку и блокнот:
– Пожалуйста, расскажите, что случилось в те выходные. Начнем с субботы.
– Выходные мы провели с Джеймсом. Он приехал поездом в Лондон еще в пятницу вечером. Для субботнего ланча я приготовила сырные тосты, а ужинали мы в мясном ресторане в Клапем-коммон. Потом Джеймс отправился на вечеринку в Бэлем, которую устроил его школьный приятель, а мы с Эдвином на такси домой. – Мадлен делает паузу, чтобы перевести дыхание. Я записываю услышанное и кивком прошу ее продолжать. – Мы посмотрели фильм и легли спать.
– Какой фильм? – уточняю я.
– Это имеет значение? – Мадлен пожимает плечами. – «Славные парни»[11]. Эдвину такие нравятся. – Осознав сказанное, она вскидывает голову: – Нравились. – Мадлен прижимает ладони ко лбу, делает глубокий вдох, потом выдох. – После этого мы легли спать. Джеймс вернулся около одиннадцати. То есть я так думаю, потому что очень устала и не слышала.
Я открываю рот, чтобы удивиться, – подростку позволяют разгуливать по Лондону в столь поздний час, – но прикусываю язык. Сейчас это в порядке вещей.
– Джеймс часто ходит на поздние вечеринки?
– Ходит, когда их устраивают. Насчет «часто» трудно сказать. Он то ходит, то нет – за ним не уследишь.
Матильде, когда подрастет, поздние вечеринки не светят. Не пущу. Ни за что не пущу!
– В воскресенье мы встали поздно. Я поджарила курицу, – продолжает Мадлен. – Потом мы отвезли Джеймса на вокзал Лондонский мост. Когда вернулись домой, Эдвин заявил, что хочет со мной поговорить. Он сказал, что уходит от меня.
Ручка едва не выскальзывает из пальцев: такого расклада я не ожидала.
На языке вертится вопрос, но Мадлен рассказывает дальше:
– Я выпила почти целую бутылку джина и отключилась. Разбудили меня крики уборщицы. Подняв голову, я увидела, что Эдвин мертв, а у моих