ЛИМБ. Дмитрий Соколов
енного срока. Больше ничего машинист не знает и знать не хочет. Поезд трясётся, его мотает на скорости. Думать некогда, приходится следить за дорогой.
В первом купе тихо и темно, штора задвинута. Молодая женщина, держась за округлый живот, сгибается вперёд и закрывает глаза. Её дыхание такое же неспокойное и прерывистое, как бушующий, треплющий кроны деревьев ветер. Боль разрывает тело подобно вспышкам молний, которые полосуют за окном тяжёлое небо. Внутри всё сотрясается словно от раскатов грома. Кажется, начинается настоящий ураган.
Майор в тёмно-сером кителе нервно мнёт в руках чёрную фуражку. Он не знает, как помочь жене. Не следовало брать её с собой в долгую поездку, но и оставить одну в Москве было нельзя. Он обещал, что не спустит с неё глаз ни на минуту.
Схватки усиливаются, буря тоже. Поезд, летящий стрелой, вдруг резко тормозит. Рельсы свистят, падают с полок чемоданы. Состав замирает посреди дикого леса. На дороге что-то случилось.
– Только этого ещё не хватало! – бормочет мужчина в форме.
Заглядывает проводница. Интересуется состоянием роженицы, вздыхает озадачено. Потом объясняет: на пути упало дерево, дальше не проехать. Убрать его своими силами не получится, вызвали аварийный вертолёт, но погода сейчас нелётная, а надолго ли ураган – неизвестно. Придётся выбирать: или оставаться в поезде до конца ненастья, только принимать роды здесь некому, ведь среди пассажиров нет ни одного врача…
– Или? – голос будущего отца натянут как струна.
– Или идти через лес до ближайшего села. Это, конечно, не город, но там есть местный лекарь. То есть, шаман…
Роженица всхлипывает, ей больно, а теперь ещё и страшно.
– Вы в своём уме?! – строго спрашивает мужчина. – Шаман?!
– Да, бурятский. Боюсь, на большее рассчитывать не приходится. Один молодой человек, едущий до Улан-Удэ, согласился показать вам дорогу. На вашем месте я бы поторопилась, пока он не передумал…
Путь к селу похож на девять кругов ада. Ледяной ветер воет и сбивает с ног. Дорожки нет, даже тропинки. Ноги тонут по щиколотку в болотистой жиже. Ветки елей цепляют за одежду. Держа над супругой своё чёрное пальто, мужчина укрывает её от крупных капель дождя, падающих с деревьев, и ведёт – полубессознательную – за раскосым пареньком.
Минут сорок – и чаща расступается. Вдали появляется небольшая деревенька. Из леса все трое выходят вовремя – прямо за их спиной с треском ломается и падает ещё одно могучее дерево.
На горизонте блещут молнии. Женщина то и дело спотыкается и валится с ног. Всё как в тумане. В ветхую хижину шамана – у самого подножья холма – её вносят уже на руках. Старый смуглолицый лекарь, увидев их на пороге, хмурится и говорит пару фраз своей жене на местном языке. Морщинистая старушка качает головой и уходит в закуток-кухоньку, завешенную ширмой. Гремит алюминиевая посуда, из одной плошки в другую переливается вода.
Шаман машет руками на двух мужчин, торопливо теснит их к выходу, что-то напутственно вещая. Его слов майор не понимает, но общий смысл ясен – смотреть на роды им не разрешат. Нужно искать приют в одном из домиков по соседству.
Женщина устало приваливается к стене. В хижине горит огонь, старушка приносит ей плед, и она, наконец, согревается. Глаза сами собой закрываются, тело падает в вязкое небытие, только изредка его выгибает от волн нарастающей боли. С каждой схваткой гром гремит всё отчётливее, а хозяева всё сильнее тревожатся.
– Феникс или змий? – спрашивает вдруг шаман.
Она совсем его не понимает – хлопает светлыми ресницами и молчит. Сев напротив, лекарь смотрит на неё в упор:
– Феникс или… дракон? – повторяет он, глядя исподлобья.
Вопрос снова остаётся без ответа. Жена шамана, вздыхая, подносит роженице в широкой глиняной чашке какой-то дымящийся, горячий напиток.
Отхлебнув, та кривится и прикрывает рот:
– Горько! – отталкивает кружку, едва не разливая содержимое. Шаман ругается. Сначала на своём диалекте, потом с трудом переходит на русский:
– «Бессмертное крыло», собранное на рассвете, помогает раскрыться вратам миров! – он снова подставляет ей под нос чашку с отваром.
– Не надо, я не буду! Слишком горько!
– Пей! – волком рычит дед. Глаза в узких щёлочках век сверкают красным – огонь из очага отражается в них так ярко, что становится страшно. – Пей! Всех нас погубишь!
По лицу молодой женщины текут слёзы. Губы сводит, пальцы, сжимающие кружку, дрожат. Обжигающий яд, глоток за глотком, стекает по горлу, дурманит голову и вяжет желудок. Схватки усиливаются. Вернее, наступает одна сплошная схватка, без перерывов и надежды на отдых.
– Работай, дева, – приговаривает шаман, отвернувшись. Теперь он кажется спокойным и совсем не обращает внимания на то, что ветер снаружи вот-вот сорвёт с домика хлипкую крышу. – Работай. Быстрее родишь – быстрее всё это закончится…
Тем временем, майор, прикрывшись от непогоды шинелью, стучался в двери окрестных хижин в поисках «гонца». Ему срочно нужно было