Полезный Груз. Владимир Романовский
выходит еще одна толстая дама в легком цветастом платье. Она с сомнением смотрит на положение нашответа, подзывает какого-то грувеля из местных портовых рабочих, и просит его поруководить ее усилиями, считая, что имеет на это право. Сама садится обратно в нашответ и начинает его ворочать туда-сюда, стараясь поставить его параллельно линии пирса, и ближе к краю, чтоб был проход, иначе ей дадут штраф. Грувель дирижирует, выставляя вперед ладонь, затем призывно кивая, затем ладонь опять выставляется, сигнализируя.
Когда-то давным-давно на каком-то пологом нигерийском склоне росло дерево. Лет тридцать росло, наращивая стволовые круги. Гнулось от ветра, нежилось на солнцепеке, омывалось дождем, позволяло сидеть на себе – птицам ли, птеродактелям ли, кто знает. На свету, как положено, принимало в себя углекислый газ и выдыхало кислород. Тридцать лет. Потом свалилось. Потом его засыпало. Проходили столетия, тысячелетия, миллионолетия, но солнечная энергия, накопленная деревом, сохранялась, согласно Теории, даже в той жирной черной жиже, в которую дерево преобразовалось. Сейчас вся эта энергия уходила на потуги толстой дамы поставить свой драндулет у пирса в соответствии с дурацкими правилами. Дама понятия не имела ни о дереве, которое росло на склоне, ни даже о тех людях, которые сейчас, в данный момент, загибались от тоски, ужаса, скуки, пищеварительных сбоев, облучений, и недостатка солнечного света и тепла на Ганимеде, где нет ни умиротворенной Атлантики, ни эффектных прибрежных пейзажей, а средняя годовая температура в любой точке поверхности составляет сто сорок градусов ниже нуля. Узнать об этих людях не составляет труда, нет никаких секретов, помимо очень специальных. Но дама ничего узнавать не собирается, ей это не нужно. Как не нужно было вникать в подробности – молодой мордатой племяннице средневекового барона, чьи крепостные жили в пологолодной скуке всю жизнь, не видя света, не зная радости, пока она играла в жмурки с равными на солнечной лужайке и задумывалась в основном о том, кто к кому какие нежные чувства питает.
– Поедем, штурман, – сказал Пицетти, садясь на кожаное сидение.
Штурман включил мотор, полавировал между судами и лодками, и пошел вдоль живописного берега на хорошей скорости.
Снова заиграла связь.
– Ну, что еще? – спросил Пицетти.
– Доувер явно нервничает.
– Что ж я, телепат, что ли, буду его на таком расстоянии утешать? Дайте ему успокоительных капель.
– Он очень нервничает, – нервно сказал Бота.
– Бота, возьмите себя в руки, – веско сказал Пицетти. – Иначе я вас уволю, Бота.
Нервные какие все стали.
Через двадцать минут штурман снизил скорость и не очень лихо (Пицетти не любил, когда лихо) повернул к берегу. Пицетти соскочил на одинокий причал, некоторое время смотрел вверх, на впечатляющий подъем, а затем, сунув руки в карманы белого плаща, помахивая пакетом с исторической шляпой, двинулся к лифту.
Осваиваясь, хозяева Горной Земли нашли, что у лифта этого (давно заброшенного