Дом свиданий. Леонид Юзефович
крикнул Куколев, – пожалеете!
Иван Дмитриевич остановился и, подбоченясь, отвечал:
– Ха! Что вы мне сделаете!
Куколев пощелкал ногтем по бумажнику:
– Ваше начальство может оказаться не столь принципиальным. Вас ждут неприятности.
И этот туда же! Ну и семейка. Усилием воли Иван Дмитриевич заставил себя успокоиться.
– На полицию в чем только не клевещут, – задушевно сказал он. – И взяточники-то мы, и пьяницы, и лентяи. Еще поговаривают, будто мы с уголовными связаны, имеем друзей между ворами и убийцами. Или даже сами по ночам в воровские притоны захаживаем, в картишки там балуемся. Ну какой разумный человек вроде вас поверит в такую ересь! И если, к примеру, склад с вашими товарами случайно сгорит или ночью в спальне у вас появится какой-нибудь Каин с ножичком, чтобы перерезать вам горло, вам же в голову не придет обвинять в этом полицию. Так ведь, Яков Семенович? Тем более при чем тут скромный полицейский агент, всецело зависящий от расположения начальства?
Сказал – и вздрогнул. Показалось, что на лице Куколева как отражение этих обидой вырванных слов проступила вдруг печать смерти. Мелькнула на мгновение, неуловимо искажая и заостряя черты, и тут же растаяла в солнечном блеске.
Вообще при свете дня судьбоносные знаки трудно прочесть даже тем, кому дано понимать эту тайнопись. Господь таит их от смертных. Зато владыка ночи – тот, само собой, способствует.
Что почувствовал в ту минуту его собеседник и сосед, Иван Дмитриевич так никогда и не узнал.
– Я пошутил, Яков Семенович, – примирительно сказал он.
Куколев не ответил. Молча повернувшись, он пошел обратно к кустам, за которыми пряталась его пугливая подруга. Там, в желтизне и зелени, чуть сквозило белое платье и алел зонтик. Узенькая полоса красного шелка, Иван Дмитриевич хорошо ее запомнил.
Они с Ванечкой двинулись по направлению к дому. Ругать сына не хотелось, читать ему нотацию – еще того меньше. Его поведение можно было истолковать и как предательство, и, напротив, как доказательство недетской силы характера. Не зная, какой вариант предпочесть, Иван Дмитриевич решил оставить себе время для раздумий.
– Дома поговорим, – сказал он.
Как все чуткие дети, Ванечка трепетал перед отложенным разбирательством, но сейчас эта угроза не произвела на него никакого впечатления. Он вприпрыжку скакал по дороге, его бледное личико лучилось счастьем. Иван Дмитриевич даже испугался: неужели мальчик настолько испорчен, что способен так истово, забыв обо всём, наслаждаться радостью отмщения за щегла, за выброшенные грибы? Но вскоре он заметил, что правый кулачок Ванечка держит крепко сжатым и порой, отвернувшись, что-то в нем украдкой разглядывает. Там, в маленьком грязном кулачке, скрывалась какая-то драгоценность; оттуда исходило счастье, озарявшее лицо сына.
– Что у тебя в руке? – спросил Иван Дмитриевич.
Ванечка еще крепче стиснул пальцы. Он весь сжался, притих и затравленно смотрел на отца. Судьба Фомки и найденных грибов опять обрисовалась перед ним во всём своем ужасе.
– Что,