.
же, что придется.
– Так кончай талдычить и приступай к делу.
– Эй, а ведь денежки-то тут, – вкрадчиво заметил Додд, – можем просто прибрать их да свалить, и вовсе нет нужды…
– Неужто мы с тобой вправду между одних и тех же ног на свет вылезли? – осклабился Джег, глядя на брата. – В жизни не видел большего тупицы.
– Тупица, – поддакнул Нири.
– Думаешь, я так просто брошу четыре тысячи марок, чтоб их вороны склевали? Ты подбери тут все, Додд, а мы накинем узду на нашу кобылку.
– Где она, как по-твоему? – спросил Нири.
– Мне казалось, ты у нас великий следопыт…
– Ну да, в пустыне, но мы-то не в пустыне.
Джег, вскинув бровь, оглядел заброшенные хижины.
– Хочешь сказать, тут у нас мегаполис, что ли?
Мгновение они молча смотрели друг на друга. Пыль у них под ногами взвилась вихрем и снова осела.
– Она где-то тут, – сказал Нири.
– Да ну? Какая удача, что со мной самый зоркий, как он сам считает, парень к западу от гор, а то ведь я бы не заметил, что ее дохлая лошадь валяется в десяти долбаных шагах отсюда. Да, она где-то тут.
– Где, как думаешь? – спросил Нири.
– А где бы ты сам засел?
Нири оглядел здания; когда взгляд его прищуренных глаз скользнул по таверне, Шай дернулась в сторону от окна.
– Вон в том, наверное, ну да я – не она.
– Конечно, не она, раздери тебя на части. Знаешь, как я вас отличаю? У тебя сиськи больше, а мозги – меньше. Будь ты ею, мне бы и искать ее ни хрена не пришлось, согласен?
Снова молчание – и порыв пыльного ветра.
– Наверное, – сказал Нири.
Джег снял шляпу, почесал ногтями потные волосы, а потом криво нахлобучил ее обратно.
– Ты посмотри там, а я проверю соседний. Но сучку не убивать, усек? А то получим только половину награды.
Шай отступила подальше в тень, чувствуя, как спину под рубашкой щекочут капельки пота. И надо же было попасться в этой ничтожной дыре! Да еще этим никчемным отбросам. Да еще босиком. Она этого не заслужила. Ей всего лишь хотелось, чтобы о ней заговорили. Чтобы память о ней не стерлась в ту же секунду, как она сдохнет. Теперь-то она видела, как тонка грань между скукой и откровенным перебором впечатлений. Но, как чаще всего и случалось, прозрение дохромало до нее, опоздав на добрый год.
Услышав скрип досок под ногами Нири – или, может быть, одно только звяканье его огромного топора, – Шай втянула воздух сквозь щель между зубами. Ее всю трясло. Вдруг навалилась такая слабость, что она едва удержала нож, – о том, чтобы им замахнуться, можно было и не мечтать. Может, пришло время сдаться? Выбросить нож за порог и сказать: «Я выхожу! Я не буду драться! Вы победили!» Улыбнуться, кивнуть, поблагодарить их за предательство и за любезность, когда они запинают ее до полусмерти или отстегают кнутом, или переломают ей ноги – или еще какое развлечение придумают перед тем, как оттащить на виселицу.
Казней она насмотрелась довольно, и зрелище ей никогда