Последнее желание гейши. Ольга Володарская
она выполняла свои женские обязанности с большой охотой и душой (за исключением супружеских – ночами она любила декламировать стихи, так что на любовь времени не оставалось!), старалась угодить, развлечь, посочувствовать. Но почему-то именно эта готовность услужить, эта мягкость, эта правильность его бесили больше всего! А еще он ненавидел ее пироги! Каждый вечер, поглощая Сонино печево, он мечтал об отцовских супах, незамысловатых запеканках, макаронах по-флотски…
Каждую ночь грезил о спокойном сне, без звукового сопровождения.
Каждое утро, собираясь на работу, он представлял себе, как вернется вечером домой, а Сони нет – ушла. Не важно, куда: в монастырь, к маме, к другому… Только бы ее не было в его квартире!
Но его мечты не сбывались – жена по-прежнему встречала Митю вечерами у двери, кормила пирогами, делилась своими дурацкими новостями, читала вслух газеты, комментировала фильмы. Трещала, трещала, трещала, не замолкая даже в кровати!
Митрофану стало казаться, что он попал в ад! Однако ему даже в голову не приходило, что есть простой выход из ада – развод! Патологически порядочный, жутко несовременный, совестливый, ответственный, честный Митя считал, что раз он лишил девушку невинности, то обязан на ней жениться. А коль женился, должен жить, неся этот крест до конца своих дней… Так бы и нес, если бы не отец! Спасибо ему, вовремя вмешался – вдолбил дураку, что развод единственный выход. Иначе Митрофан либо в психушку бы угодил, либо в тюрьму – за непредумышленное убийство жены…
Теперь старший следователь Голушко холостяк. Счастливый холостяк. Только одинокий. Потому что по-прежнему порядочный и несовременный. И считает так: раз он больше не хочет жениться, значит, незачем заводить отношения с порядочными женщинами. А с непорядочной, то есть проституткой, Митрофан не смог бы переспать даже под дулом пистолета…
Финальную точку в его размышлениях поставил хлопок входной двери – это вернулся отец.
– Папа, ты? – прокричал Митрофан, вставая с табурета и зажигая газ под кастрюлей с рассольником.
– Я, кто ж еще, – проворчал Базиль от двери.
– Суп будешь?
– Буду, я голоден…
Базиль вошел в кухню, мельком глянул в раковину и покачал головой:
– Опять из кастрюли лопал? Неужели нельзя в тарелку налить?
– Я наливал…
– Не ври уж! Если бы наливал, то грязная тарелка сейчас бы в мойке стояла… – Отец подошел к плите, поправил косо лежащую на кастрюле крышку. – Неаккуратный ты, Митя, просто какой-то кошмар! Вот умру я, кто будет за тобой убирать? Грязью ведь зарастешь…
Митрофан чмокнул отца в сухую щеку, чтоб тот перестал бурчать.
– Или от гастрита загнешься! – уже более миролюбиво продолжил Базиль. – Жрешь всякую гадость! Мюсли какие-то, сыр с тухлятиной…
– С плесенью.
– Один черт! – Отец достал из холодильника овальную тарелку, на которой была красиво уложена селедка, посыпанная